Горящая колесница

— Почему-то мне кажется, что я уже рыл однажды совком для кого-то маленькую могилку. Но мой отец — ведь ты знаешь какой, не было у нас в доме ни собаки, ни кошки… Ты ничего не припоминаешь? — Некоторое время он молча слушал жену, потом издал сумасшедший вопль; — Ха! Кружок натуралистов? Дежурный? Я? Ничего себе! Неужели я?

Икуми, видно, ещё что-то добавила.

— Но ты-то откуда это помнишь? Да разве? Рассказывал? А что я писался по ночам до пятого класса? Эго я тебе случайно не рассказывал?

Похоже, разгадка была найдена. Хомма вернулся к составлению графиков, отражающих во временной последовательности факты биографии Сёко Сэкинэ и Кёко Синдзё.

В этот момент Тамоцу опять завопил. Тут уж и Хомма удивился.

— Ах вот что! — Парень кулаком ударил по столику, на котором стоял телефон. — Ну да! Вспомнил! И Сии-тян тоже.

Услышав имя Сёко, Хомма взглянул на Тамоцу. Тот обернулся к нему и энергично закивал:

— Да! Точно! Да, я тогда…

Икуми что-то говорила, а Тамоцу воодушевлённо поддакивал. Видимо, благодаря её подсказкам, память к нему вернулась.

— Ну, Икуми! Вот это память! Ты редкая женщина. — Прокричав это, парень повесил трубку. — Мы вместе были дежурными! — Тамоцу вернулся к столу и, едва сумев отдышаться, начал рассказывать: — Я думаю, что это было в четвёртом классе начальной школы. В класс залетела птичка, ткачик, и мы её приручили, она у нас жила. Сии-тян и я за это отвечали.

Оказывается, ткачик умер, и Тамоцу закопал его в уголке школьного двора.

— Ну, полегчало? — улыбнулся Хомма. — Очень неприятно, когда уже к горлу подкатило, а всё никак не вспоминается.

— Ага…

Парень кивнул, торопясь продолжить:

— Хомма-сан, — он навалился на стол, — я, пока с Икуми разговаривал, вспомнил!

— Да? Ну-ну… — Хомму даже обескуражило охватившее Тамоцу возбуждение.

— Сии-тян очень любила эту птичку, этого ткачика.

Может быть, он был ей так дорог потому, что дома не было возможности держать питомцев.

— Когда птичка умерла, она очень горевала, по-настоящему. Плакала, пока я рыл могилку и хоронил. Вот так же плакала, как Сатору недавно. Говорила, что ей жалко ткачика. Мол, совсем один он там останется, одинокий и всеми брошенный…

Тамоцу говорил не умолкая, даже щёки слегка порозовели. Внимательно наблюдавший за ним Хомма вдруг ощутил, что понимает, о чём он хочет поведать.

— Не может быть!

Парень ответил на этот возглас энергичными кивками, голова так и заходила вверх-вниз.

— Да! Сии-тян об этом случае не забыла, даже когда стала взрослой. Ведь Икуми слышала, как она об этом рассказывала, когда приезжала на похороны матери. Потому Икуми и запомнила! — Хлопнув ладонью по столу, Тамоцу сказал: — Тогда мы были детьми, и всё это было по-детски, но она говорила серьёзно! Сии-тян, школьница Сии-тян, просила меня: «Тамоттян, если я умру, похорони меня здесь, вместе с Пиппи!» Пиппи — это имя ткачика.

Так, в углу школьного двора, где могила ткачика…

— Вы понимаете, что это значит? — кипятился парень, даже слюна летела. — Икуми слышала это на похоронах. Сии-тян корила себя, что не может сделать могилу, и потом… «Я очень непочтительная дочь, и, когда умру, нельзя мне лечь в могилу с отцом и матерью. Пусть бы меня похоронили с Пиппи!» — вот как она сказала. Икуми сама слышала. Из уст Сии-тян. Что бы это значило?

— Да не волнуйся ты так! — Хомма и сам задумался. — Если только это…

Но Тамоцу не слушал и продолжал:

— Почему бы нет? Ведь Кёко Синдзё, чтобы сойтись с Сии-тян поближе, поехала на эту экскурсию, на новое кладбище. Но это же для тех, кто хочет купить место захоронения. В такой ситуации люди становятся сентиментальными и могут рассуждать о том, где бы хотели быть похоронены, — разве я не прав? А если Сии-тян рассказала про ткачика Пиппи? Ведь это же в школе! Если она спросила у Сии-тян название школы, то, даже не зная адреса, могла найти место.

Во время экскурсии на кладбище Кёко Синдзё вытянула из Сёко Сэкинэ этот рассказ…

Может быть… Они однажды уже рассуждали с Икари о таких вещах. Во время траурных мероприятий, оказавшись лицом к лицу со смертью, люди неожиданно облекают в слова то, что обычно укрыто глубоко в душе. Взять хотя бы ту молодую жену, убившую своего мужа.

Завязался ли этот разговор сам собой, или Кёко нарочно его спровоцировала — что ей делать с тем, что она узнала? Зачем это ей? Останки можно просто выбросить куда-нибудь.

И тут у Хоммы снова перехватило дыхание. Правильно! Просто выбросить. Но Кёко Синдзё не смогла «просто выбросить» даже школьный альбом Сёко Сэкинэ. Не по ленилась отыскать в альбоме Кадзуэ Номуру, которая значилась там как «верная подруга», и именно ей послала альбом. Да ещё попросила сохранить его. Зачем?

Неужели она не смогла его выбросить? Неужели чувствовала, что этого делать нельзя?

Но если уж такое отношение к альбому, то к останкам Сёко — тем более… Ведь Хомма и сам это предполагал! Хоть ей и пришлось разрезать тело на куски, самое важное — голову — она не смогла выкинуть на кладбище в Нирасаки.

Она хотела похоронить её в соответствии с пожеланием самой Сёко.