Горизонт

Маргарет опустила глаза, Босманс заметил, что она смешалась и покраснела. Ему хотелось защитить ее. Он только боялся, что не сумеет сдержать себя и впадет в ярость, — всех неизменно изумляли его приступы гнева, ведь обычно Босманс бывал так деликатен, хотя обладал внушительным ростом и богатырским сложением.

— Вы не любите собак?

Профессор с женой молча глядели на него, будто не поняли вопроса.

— Вообще-то, детям с собаками веселее, — смущенно пролепетала Маргарет.

— Не думаю, что Андре понравится, если какая-то собака станет отвлекать его от любимой математики, — безапелляционно заявила жена профессора.

Глядя на ее посуровевшее лицо, Босманс поразился, до чего же оно напоминало мужское: обрамленное темными короткими волосами, с мощной нижней челюстью и набрякшими веками. Рядом с ней профессор Ферн, наоборот, казался женственным и хрупким. Из-за светлых рыжеватых волос? Или из-за прозрачной бледности? Еще, по наблюдениям Босманса, мэтр Сюзанна Ферн улыбалась одними губами. Глаза оставались холодными.

— Забудем о недоразумении с собакой, — примирительно и ласково сказал профессор Ферн.

«Действительно, забудем», — согласился про себя Босманс. В аскетической обстановке, в чопорной семье, среди людей, из поколения в поколение посвящавших все силы правосудию и правоведению, чьи отпрыски всегда опережали по интеллектуальному развитию одноклассников года на два, в самом деле собаке не место. Но, заметив, что чета Ферн уходит из гостиной, как всегда оставляя их с Маргарет одних, он решил предпринять последнюю отчаянную попытку.

— Я хотел бы попросить у вас совета. Для храбрости он снова бросил взгляд на фотографию, на юношу и девушку в черных мантиях.

Вряд ли Ферны его услышали. Он говорил слишком тихо… Босманс поспешно прибавил:

— Но задерживать вас не стану… Если можно, как-нибудь в другой раз…

— Как вам угодно, — отозвался профессор Ферн, — я всецело в вашем распоряжении.

Выходя из гостиной, они с женой улыбнулись им на прощание с одинаковой безупречностью.

— О чем ты собираешься советоваться с ними? — спросила Маргарет.

Босманс уже и сам не знал. Действительно, о чем? Ему почудилось, что можно обратиться за помощью к профессору и его жене, когда он увидел их на фотографии в адвокатских мантиях. Однажды он решился войти в зал для публики Дворца правосудия и видел собственными глазами, как величественно и грациозно вышагивают служители Фемиды в мантиях, иногда даже отороченных горностаем. К тому же в детстве его поразил снимок в газете: на скамье подсудимых юная женщина, а за ее спиной — одна из фигур в черном. И надпись внизу: «Рядом с обвиняемой ее защитник, главная опора, строгий, но отечески заботливый».

В каком же преступлении, в каком проступке виновен он сам, Босманс? Ему часто снился один и тот же сон: он замешан в каком-то прескверном деле, похоже, всего лишь сообщник, и его еще не заподозрили, однако соучастие налицо, а в чем именно, — никак не вспомнит. Над ним постоянно нависала угроза, по временам он забывал о ней, но она неотвязно преследовала его во сне, да и после пробуждения тоже.

Какого совета, какой помощи он ожидал от профессора и его жены? В ту ночь, едва за ними закрылась дверь профессорской квартиры, Босманс так и покатился со смеху. Он сидел рядом с Маргарет на диванчике в лифте со стеклянными дверцами, медленно везущем их вниз, и больше не сдерживал дикого хохота. Глядя на него, засмеялась и Маргарет. Он просил, чтобы адвокаты защитили его от чего? От жизни? Трудно себе представить, что он будет исповедоваться перед профессором Ферном и мэтром Сюзанной, попытается растолковать им, что с детства мучается необъяснимым чувством вины и неприятным ощущением, будто идет по зыбучим пескам, а они выслушают его в торжественном молчании. Во-первых, он никогда ни с кем не делился своими переживаниями; во-вторых, ни разу не прибегал ни к чьей помощи. Нет, от четы Ферн ему было нужно другое: его потрясла их очевидная несокрушимая вера в собственную интеллектуальную и нравственную непогрешимость и захотелось узнать секрет подобной уверенности в себе.

В ту ночь не заперли ограду сквера на улице Обсерватории. И они с Маргарет сидели там на скамейке. Было тепло. Память подсказывала ему, что Маргарет работала у профессора и его жены с февраля до середины марта. Наверное, все-таки весна тогда пришла очень рано, иначе не высидеть бы им так долго на скамье. Они глядели на полную луну. Видели, как в окнах профессорской квартиры погас свет.

— Так когда же ты попросишь у них совета и помощи? — спросила она у него.