Горькая истина. Записки и очерки

Хорошо жить на даче в Оллила. Тихо, спокойно, солдат совсем нет, море, зелень, солнце. Едим пироги с черникой. у нас в саду под осинами растут красноголовики. Мы очень любим наблюдать, как показывается из мха малюсенький грибок, а потом вырастает. Из них у нас приготовляется соус со сметаной, чтобы есть с ним домашнюю лапшу — это макароны по-итальянски, — так научила их готовить моя тетя, живущая в Италии.

Я много работаю в саду, рассадил по всему саду большой куст жасмина, разделив его на маленькие кусточки, окапываю малину, смородину, крыжовник.

Вот хорошо, ни о чем можно не думать. Меня так и тянет копаться в саду; садить, пересаживать, окапывать, подрезать. К сожалению, надо ехать в Петроград на очередное дежурство.

На квартире застаю записку от временно командующего полком полковника Шефнера[89], немедленно явиться в казармы. Еду. Вижу: творится что-то необычайное — беготня, хлопоты, крики, ругань. Узнаю с удивлением, что полк готовится выступать в поход. Куда?

Являюсь к командующему.

— Вот что прапорщик, берите вашу роту, полк выступает через час в Царское Село, чтобы оказать сопротивление, наступающему на Петроград с кавалерией и дикой дивизией генералу Корнилову.

— Господин полковник, — говорю я, — я не считаю для себя возможным идти против генерала Корнилова. Я отказываюсь.

— Я вас понимаю прапорщик, но как же быть с полковым комитетом, что ему сказать!

— Не могу знать господин полковник, но я не могу идти, это невозможно.

— Тогда идите и сговаривайтесь с комитетом, я ничего не могу сделать.

— Господин полковник, завтра я должен вступить на дежурство, назначьте меня сегодня, я буду бессменно сидеть в казармах, пока будет надобность, мне кажется, что это единственный способ избежать осложнений с комитетом. Я никак не могу исполнить ваше приказание, если бы я знал, я бы не явился по вашему вызову.

— Ну и отлично, прапорщик, так и сделаем.

Сборы кончились, все собрались на плацу. Каждая рота теснится, как стадо баранов и, наконец, это полчище повалило на улицу с криком, с бранью, со свистом и угрозами.

За ними ехало два грузовика с вещевыми мешками и патронными сумками: солдаты отказались их нести на себе, так как это им слишком тяжело.

Казармы опустели. Странное дело, с немцами не хотят драться, а по приказу совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов пошли воевать против своих же русских.

Дай Бог удачи Корнилову; ведь наша сволочь разбежится при первом выстреле. Надо думать, что всё это учтено генералом Корниловым, и он наведет, наконец, порядок, восстановит дисциплину, разгонит совдеп и предложит временному Правительству спуститься на землю с их республиканско-демократических облаков. Кажется, нашелся решительный человек, который спасет Россию.

Позавтракал в одиночестве. Так тихо, хорошо в казармах. Остались одни нестроевые. Пошел осматривать помещения. Грязь всюду невероятная. Кабак, не казарма. Зашел на кухню.

Оставшиеся повара показали мне сильно испортившуюся солонину. Я сказал им, что и мы в собрании едим ежедневно котлеты из такой же солонины. Я попробовал пищу и так увлекся, что съел целую тарелку пшенной каши с подсолнечным маслом. Очень вкусно.

Ночь прошла спокойно. Никто меня не тревожил, не вызывал к телефону.

На другой день, часов в 11 утра, влетают на плац два грузовика с нашими солдатами в совершенно обалделом и испуганном виде, ругающиеся как волжские грузчики.

— Товарищ, — обращаются они ко мне, — мы за патронами приехали. Спешно требуем выдать нам.

— А что, у вас не хватает что ли, бой идет?

— Какой бой, стрелять нечем, боя еще нет. А вот когда вскрыли ящики, то в русских цинках оказались немецкие патроны, мы покажем изменникам.

— У меня нет патронов в цейхгаузе, — говорю я, похолодев от удовольствия, — поезжайте на патронный завод.

Ничего им там не дадут, думаю я про себя, пускай поездят, время сейчас дорого. Патронов в цейхгаузе сколько угодно, но я им не дам.

Грузовики с грохотом вылетают с плаца. Нашлись же люди, думаю я, всё подготовили, снабдили наши винтовки немецкими патронами в русских ящиках. Ловко проделано.

К вечеру пришли новости с «фронта».

Там творится невероятное безобразие. Солдатня наша заколола попавшуюся под руки корову и варит суп. Роют крестьянскую картошку.

Поют песни и хулиганствуют. «Неприятеля» нет.

Ничего не понимаю.

На другой день к вечеру вся наша банда победоносно возвращается в казармы.

Стон стоит от трехэтажной ругани. Корнилов отступил от Петрограда…

Конец остатков дисциплины

Солдаты потеряли последнюю видимость дисциплины. Роты, чуть ли не в штыки, идут друг на друга при спорах, которой из них идти в караул.

Лишенные всякого руководства, предоставленные самим себе, они являют собою звериное лицо массового психоза.

Почему они не расходятся по своим деревням, а продолжают вариться в котле распущенности и животной большевицкой пропаганды? Я изредка захожу в казармы. Руку держу всегда в кармане с заряженным браунингом.