Горькая луна

— Никоим образом. Пользуясь тем же случаем, включите кипятильник, мы заварим чай.

— Послушайте, Франц, вам не кажется, что после всего случившегося вчера вечером вы сделали уже достаточно? Итак, говорите, где находится Беатриса, или я ухожу.

— Беатриса спит в моей каюте, вот почему Ребекка легла здесь: кровать слишком узка для обеих и, поскольку мне спать не хотелось, я уступил свою вашей подруге. Идти туда бесполезно, ключ у меня, я запер дверь снаружи.

— Дайте мне ключ.

— Секунду, Дидье, имейте снисхождение к больному. Давайте сначала выпьем чаю.

Он расставил чашки на подносе. Успокоенный тем, что Беатриса недалеко, я вставил штепсель в розетку. Тогда калека произнес с особенной мягкостью:

— Хотите, сведем наши счеты? Поначалу мы хотели только поддразнить вас. Вы с Беатрисой выглядели такой дружной парой — союз двух наивных людей, отправившихся искать великого потрясения на Востоке. Своей обоюдной нежностью вы возрождали ценности невозможного брака. Я испытывал по отношению к вам зависть, смешанную с насмешкой, причем насмешка преобладала. Мы устроили вам проверку: подобно трем парам из четырех, вы не устояли. Я всегда борюсь за освобождение людей, связанных слишком сильным чувством, мне нравится разрушать идиллии, разоблачать комедию большой любви. И я пристроился к рутине вашего существования, как крошка хлеба, застрявшая в горле.

Я чувствовал себя смешным, ибо вновь сидел перед ним, и поток его слов заливал меня, словно губку под краном.

— Ничего вы не разрушили!

— Вы лежали в моей ладони и трепыхались, как насекомое. Атаковав со стороны Азии, я сразу привел вас в раздражение, я разворошил кучу жалких личинок, которые вы принимаете за мысли. Ибо идеи сами по себе никогда не имеют значения. Любой может обзавестись идеями, важен лишь тот, кто их производит. В сущности, я все угадал с первого взгляда — я почуял в вас мой скверный запах. Подманить вас на Ребекку было уже детской игрой, тем более что поначалу она нашла в вас некоторый шарм.

Я притворялся равнодушным, но каждое из его слов было пощечиной мне, и хлестал он меня наотмашь, по обеим щекам.

— К чему вы все это поете?

— Любой мужчина втайне желает, чтобы другой мужчина освободил его от забот, связанных с желанием, указав раз и навсегда желанный объект: я сказал вам, какая женщина красива, а какая нет. Посредством рассказа о своих наслаждениях я заставил вас наслаждаться, посредством рассказа об извращениях ужаснул: где я прошел, там и вы захотели пройти, да еще получить дополнительное удовольствие от того, что предали меня. Даже злоба ваша делает мне честь — вы были моим сателлитом, жили под моим притяжением. Я привил вам новое чувство, моя жажда пробудила вашу. Моя страсть привела в движение другие, я слышал ее отзвуки повсюду. Но мы столько говорили о женщинах, что они нас обошли, и последнее слово осталось за ними.

Широкая улыбка осветила его лицо.

— Видите ли, Дидье, — продолжал он, — с вашей помощью я пережил в ускоренном ритме всю свою историю с Ребеккой. Вы обожглись от соприкосновения с ней, как я хирею от тоски по ней. Но вы оказались не на высоте: ваше желание было слишком слабым, ибо копировало мое; вы прожили как комедию то, что я пережил как трагедию; вы вели себя, подобно простаку, угодившему в сложную историю. И в демаршах моих меньше лжи, чем в ваших глупостях.

Я слышал теперь, как нагревает воду спираль, дрожавшая в чайнике. Зачем я вернулся слушать его и пачкать себя этим?

— Вы не слишком меня щадите, — жалко выдавил я.

— Вы этого не заслужили. К тому же и меня никто не жалел. Вы полагаете, что я себя ненавижу? Вы ошибаетесь: я предпочитаю ненавидеть окружающих, это избавляет меня от отвращения к себе. Я желаю счастливым людям всех возможных зол из-за того зла, что они причиняют мне своим грязным счастьем. И потом, знаете ли, высшая ловкость негодяя — раскрывать игру в ходе ее реализации, тогда к злодеянию добавляется бесстыдство. Ничто не сравнится с удовольствием выложить карты на стол, сохранив при этом все свои преимущества.

Развернув кресло, он выдернул штепсель из розетки, достал из чайника кипятильник, расставил чашки на подносе и бросил в каждую по пакетику. Когда он повернулся, на лице его вновь играла улыбка, выводившая меня из себя, та самая улыбка, в которой таилось множество отравленных стрел.

— Если бы вы знали, Дидье, как публика смеялась вчера вечером над вашей глупостью. Сегодня утром экипаж только об этом и толкует. Это средиземноморские мужчины, у них мозги вскипают при одной мысли, что две женщины спят вместе. Ваше подлое поведение по контрасту с нежностью Беатрисы отвратило от вас все умы. Знаете, одна дама сказала мне после вашего ухода: «Какая жалость, если она сохранит верность подобной свинье».

— Франц, заткнитесь!

Каждое слово калеки скальпелем врезалось в мою плоть. Он опять начал терзать меня, я бы с радостью осыпал его бранью.

— Обманутый рогоносец…

— Что?