Горькая радость

За все двадцать два года своей жизни Эдда никогда не расставалась с Грейс и даже не представляла, насколько это будет тяжело. Они были похожи только внешне, а характер и темперамент у них были разные. Эдда вспоминала, как часто она ругала Грейс за инертность — бойкой, деятельной Эдде хотелось живого и интересного общения. В их тандеме она всегда была ведущей, а Грейс покорно тянулась следом. Теперь же, когда Грейс не было рядом, Эдда с удивлением обнаружила, как ей не хватает сестры.

— Должна признать, что постоянное присутствие Грейс было сродни опухоли, хотя я никогда не считала ее злокачественной, — призналась Эдда Тафтс, которая понимала ее лучше, чем Китти. — Теперь же Гименей, как безжалостный хирург, избавил меня от нее.

— Ты в растерянности, дорогая, — посочувствовала ей Тафтс. — К отсутствию Грейс придется долго привыкать.

— Нет, ты не понимаешь! Я всегда думала, что буду счастлива избавиться от Грейс.

— Я чувствую то же самое по отношению к Китти, однако здравый смысл подсказывает мне, что я буду оплакивать ее уход. Ты ведь тоже руководствуешься разумом. Вот и подумай, легко ли потерять свою вторую половину?

Эдда вздохнула:

— Вижу, что нет.

— По крайней мере мы с Китти это понимаем. Вот и бери с нас пример.

Эдда попыталась, но вид этой сплоченной парочки лишь усугубил ее потерю. Правда, были и позитивные моменты, и самым важным из них оказался внезапный бунт отца против тирании Мод, причем такой заметный, что окружающие только качали головами. Нет, он по-прежнему относился к своей второй жене с уважением, но ей больше не удавалось держать его под каблуком. Мод не хватало мозгов, чтобы понять, что виной всему ее поведение, поэтому перемену в отношении мужа она приписала своей увядающей внешности и срочно отправилась на три месяца в санаторий, где сидела на диете, занималась физкультурой и изливала душу психоаналитикам. Более неудачного шага нельзя было представить, поскольку она исчезла из жизни пастора как раз в тот момент, когда замужество дочери напомнило ему о том, что он тоже стареет. Он быстро обнаружил, что жизнь без Мод сулит ему массу удовольствий: можно есть все что угодно на завтрак, самостоятельно выбирать псалмы для церковного хора, готовить проповеди и посещать своих бедных, а потому малозначительных прихожан так часто, как он считал нужным. Все это он отказался менять, когда Мод возвратилась после курса омоложения. Теперь он стал абсолютно глух к ее речам.

— Так ей и надо! — торжествующе заявила Эдда Джеку Терлоу, когда, встретившись на тропе, они спешились, чтобы, как выражался Джек, «от души потрепаться».

Теперь они виделись нечасто; раньше сестры занимались лишь собой и помогали по дому, но больница основательно сократила их досуг. К тому же они так уставали, что даже поход в кино, не говоря уже о конной прогулке, требовал огромных усилий.

Джек был не в восторге от такой перемены, о чем не преминул сообщить:

— Ты ко мне относишься как к вещи, которую держат в шкафу и вынимают, когда возникает необходимость. Не знаю, почему я все это терплю.

Эдда расхохоталась:

— Джек, когда же ты повзрослеешь? Ты на одиннадцать лет старше меня, а ведешь себя, как маленький мальчик, у которого сестра отняла любимую игрушку. Я теперь сама зарабатываю на жизнь, и работа для меня не пустое слово. Я обожаю наши совместные прогулки, но у меня нет времени, а подчас и сил — неужели непонятно?

— Поступая в больницу, ты надеялась, что лошадь поможет тебе поддерживать форму, но получается все наоборот: ты выезжаешь все реже и реже. Твой отец впрягает Фатиму в коляску, на которой ездит Мод, чтобы бедная животина хоть как-то разминалась.

Эдда с грустью кивнула:

— Папа правильно делает, но ты ведь, кажется, не одобряешь, когда скаковых лошадей запрягают в повозки. Мне очень жаль, что так получается.

Она постаралась придать лицу обольстительное выражение.

— Я так люблю на ней ездить, а если ты заберешь ее, у меня не останется шансов. Неужели Фатиме так вредно тянуть легкую коляску? Я знаю, почему ты мне ее отдал — она не слишком умная, но со спокойным темпераментом. Мод даже приучила ее облегчаться в компостную кучу.

Джек вяло усмехнулся, но потом улыбнулся во весь рот.

— Жаль, что ты женщина, Эдда. Из тебя бы вышел отличный политик.

— Но я могу выйти за политика замуж, — пошутила она.

— Поехали ко мне, выпьем чаю с лепешками. Все лучше, чем сидеть на берегу.

Эдда сразу же поднялась.

— И не так бросается в глаза, — добавила она, взбираясь на Фатиму, которая и в самом деле годилась для чего угодно. Ее глупость была в этом большим подспорьем.

— Что слышно о наследнике Бердама? — спросила Эдда, намазывая масло на еще не остывшую лепешку. Джек пек их виртуозно.

— Ты об этом помми? Из старины Тома много не вытянешь, но сдается мне, этот наследничек к нам не торопится. У него и своих игрушек в Англии хватает, особенно в Лондоне.

— Почему у нас англичан называют помми?

— Кто его знает, — пожал плечами Джек. — Они там небось и не знают, что мы их так зовем. Вот явится сюда, тогда и прозреет. Старина Том говорит, что он врач.