Горькая радость

Когда на следующий день Чарлз встретился с Лиамом Финаканом, Китти вряд ли узнала бы его. На нем были молескиновые брюки из тех, что вполне бы сошли для верховой езды, белая рубашка с мягким воротничком, галстук с эмблемой Бейллиола, твидовый пиджак, ботинки с резинками по бокам (но на высоких каблуках!) и широкополая фетровая шляпа. Вот только вальяжная походка никуда не делась, хотя он постарался убавить гонор. Эти неотесанные провинциалы не скрывали насмешек при любом проявлении манерности, особенно у мужчин. У них было свое представление о мужественности, твердое и непреклонное, как закаленная сталь.

Доктору Финакану, прожившему в Корунде восемнадцать лет, понравилось, что Чарлз Бердам выглядит как местный, но без свойственной здешним мужчинам брутальности. Вежливый джентльмен, как любой англичанин из привилегированных слоев. Но вот рубиновое кольцо на левом мизинце показалось ему неуместным. В этой части света подобные украшения считаются признаком женоподобности. Глаза у доктора Бердама были цвета английской военной формы — желтовато-зеленые с медным оттенком, а в его мужской красоте сквозило что-то отталкивающее. Однако Лиам нашел его необычайно приятным: патолог не претендовал на место главного врача и был свободен от предвзятых суждений.

— Прежде чем соглашаться на предложенную мне должность, я бы хотел получить объективную оценку здешних реалий, причем от человека, хорошо знающего все входы и выходы, — заявил Чарлз, когда они встретились с Лиамом в баре «Гранд-отеля». — Мой дед сказал, что вы как раз такой человек, и поэтому я здесь. Что, по вашему мнению, ждет меня на этом посту?

— Полный развал, — без колебаний ответил Лиам. — Фрэнк Кэмпбелл был редким скупердяем, который экономил практически на всем. Единственное, что спасало больницу все эти двадцать пять лет, так это качество медицинских услуг и самоотверженность сестер и сиделок. Но больничному совету нравилась скаредность главного врача — и это просто позор! Его члены гордились тем, что Фрэнк кормит пациентов и персонал на шесть пенсов в день и заставляет сиделок штопать постельное белье. Я как патолог испытывал постоянный дефицит реагентов, химикатов, лабораторной посуды, красителей, оборудования — всего на свете! Приборы было доставать гораздо легче, потому что любой предприимчивый доктор мог расколоть какого-нибудь доброхота, чтобы тот оплатил автоматический микротом или хороший микроскоп. Нет, главной проблемой были бытовые мелочи — от туалетной бумаги до швабр и электрических лампочек. Младенцев здесь пеленали в газеты! А ведь типографская краска ядовита. А все для того, чтобы сэкономить на пеленках и белье, не говоря уж о стирке. А попечительский совет всячески превозносил Фрэнка с его тараканьей суетливостью!

— Им были известны эти детали? Или им давали только цифры?

— Естественно, только цифры. Преподобный Латимер пришел бы в ужас, знай он все детали. Но, с другой стороны, что мешало ему поинтересоваться?

— Люди не любят делать лишних усилий, Лиам.

— Питание здесь ужасное, хотя в Бардо имеется санаторий для выздоравливающих и ферма, которая должна поставлять в больницу молоко, сливки, яйца, ветчину и овощи. Санаторий Фрэнк превратил в платный пансион, а продукты, предназначенные для питания больных, он продавал в местные магазины или перекупщикам. Просто срам! — В голосе Лиама зазвенел металл. — Вот что я вам скажу, Чарли: этот человек заслужил ада, который и не снился Люциферу. Он наживался на болезнях и смерти.

— Боже милостивый! — воскликнул Чарлз, не совсем уверенный, что в этих случаях говорят австралийцы. — А разве больница не субсидируется государством?

— Естественно, но бьюсь об заклад, что эти деньги тоже экономились. Фрэнк виртуозно составлял бухгалтерские отчеты, хотя себе при этом не брал ни фартинга. Больница получала массу пожертвований — здесь это любимый вид благотворительности. Но ничего из этого не тратилось, кроме тех денег, которые давались на целевые расходы.

— Потрясающе! — воскликнул Чарлз. — Я был готов потратить годы на борьбу с чиновниками, чтобы выбить из них деньги на современное оснащение больницы, а теперь узнаю, что у нее крупный счет в банке. Сколько там? Шестизначная цифра?

— Семизначная, — сердито бросил Лиам. — Четыре миллиона фунтов в нескольких крупных австралийских банках. Именно поэтому Фрэнка Кэмпбелла так люто ненавидели — он сидел на мешках денег и не желал их тратить.

Чарлз чуть не подавился.

— Четыре миллиона? Этого не может быть.

— Очень даже может. Возьмем, к примеру, наследство Тридби. Их рудники были выработаны в 1923 году, но деньги на счет больницы стали поступать еще в 1898-м. По 100 000 фунтов ежегодно, причем ни одного пенни из них не было потрачено, включая мизерные проценты. И все из-за того, что Уолтер Тридби вконец рассорился с сыновьями. Он изменил завещание за два дня до смерти — его хватил апоплексический удар. В результате рубины Тридби двадцать пять лет попадали в загребущие руки Фрэнка Кэмпбелла. Проживи Уолтер еще пару дней, он наверняка убрал бы этот пункт из завещания.