Горькая радость

Лицо Чарлза вновь приобрело черты горгульи, но дело тут было не в уязвленном самолюбии. Просто он задумался, что такое надо сделать, чтобы заставить эту бесподобную женщину увидеть в нем человека, достойного стать ее мужем.

— Если бы я угостил вас хлебом с речной водой, вы, вероятно, отнеслись бы к ним благосклоннее, чем к этим дорогим деликатесам, которые я выбрал не с целью поразить вас или подчеркнуть вашу неискушенность, нет, я просто хотел показать, насколько высоко я вас ценю.

Чарлз старался говорить спокойно и обстоятельно, чтобы как-то развеять недоверие и подозрительность, которые по-прежнему владели Китти.

— Почему вы меня все время покусываете?

На лице Китти появилось усталое выражение.

— Чтобы вы перестали за мной ухаживать, Чарли. Вы… вы меня раздражаете. По-другому не скажешь. Я не испытываю к вам ни злости, ни отвращения, никаких сильных эмоций. Вы просто досаждаете мне, как ресница, попавшая в глаз.

— Тогда зачем вы пришли ко мне сегодня?

— Еще одна попытка вынуть ресницу.

— Хотите уйти?

— Вы наконец оставите меня в покое?

Чарлз умоляюще вскинул руки:

— Но я не могу! Китти, вы не должны так просто сбрасывать меня со счетов! Что мне сделать, чтобы доказать свою любовь? Мы же созданы друг для друга. Можете смеяться, сколько угодно, но я вас безумно люблю и хочу, чтобы вы стали моей женой и самым близким другом. Я выну у вас из глаза эту ресницу, чтобы вы наконец увидели, что я тот человек, который вам нужен…

Чарлз стукнул кулаком по столу, и в его глазах полыхнуло пламя.

— Не говорите глупостей! И отвезите меня домой. Благодарю за просветительский ужин.

На этом все и закончилось. В молчании они вышли из дома и направились к красно-коричневому «паккарду». Чарлз открыл дверь и усадил Китти.

Всю дорогу до больницы они провели в ледяном отчуждении. Китти смотрела в окно, где фары выхватывали из темноты то огромный ствол дерева, то заросли кустов, то почтовые ящики у подножия холма. Потом замелькали уличные фонари на Виктория-стрит, и машина остановилась у больницы.

На этот раз Чарлз не успел открыть для Китти дверь. Выскочив из машины, она припустила по дорожке со скоростью медсестры, несущейся на помощь больному. Но это был не пожар и не кровотечение — просто она спасалась бегством от Чарлза Бердама.

Который вернулся домой и сидел среди руин того, что задумывалось как неотразимый соблазн, перед которым не может устоять ни одна женщина: внимание, забота и восхищение влюбленного мужчины. Самая изысканная еда, лучшие вина, вымуштрованные слуги — все это давало ей понять, что, выйдя замуж, она будет избавлена от любой домашней работы, кроме неограниченного средствами творчества, к которому взывала сама обстановка дома.

А он, оказывается, всего лишь досаждает ей! Причем как что-то мелкое и неприятное — ресница, попавшая в глаз. Какая обидная метафора! Эта маленькая штучка доводит вас до исступления, пока вы не смоете ее водой или не поймаете на кончик марлевой салфетки. Наконец-то вы избавились от этой гадости, какое счастье! И от него хотят отделаться столь же легко, банально и бездумно…

Уязвленный до глубины души, Чарлз в одиночестве переживал унижение — лишить его иллюзий относительно собственной персоны мог только лучший друг, а им-то он за всю жизнь и не обзавелся. Лишения, которые ему пришлось пережить в детстве — смерть матери и изоляция от не слишком надежного отца, — ожесточили его еще до поступления в школу. В Итоне, Бейллиоле и Гайсе он дружил только с самим собой. Его рост — а он всегда был самым маленьким среди одноклассников, сокурсников и коллег — мешал сблизиться с кем-нибудь из них. Он замкнулся в скорлупу высокомерия, непоколебимой самоуверенности и железной решимости превзойти всех своих высоких ровесников. Со временем он убедился, что ему вполне по силам блистать в обществе и поражать воображение окружающих. В окончательном варианте замкнутый одиночка трансформировался в приятного во всех отношениях мужчину с острым умом и железной волей. Если бы только не рост! Зная, что эта мысль приходит в голову каждому, кто его видит, Чарлз, как мог, скрывал свою досаду и чувство ущербности.

Он прекрасно отдавал себе отчет, что его страстная любовь к Китти в какой-то мере обусловлена ее ростом: над такой парой никто не будет смеяться — они оба маленькие, но все же не карлики, а Китти к тому же красива, как Прекрасная Елена, и может выйти замуж за любого, кто ей понравится, какого бы роста он ни был. Корунда ведь не Париж, и если Китти выберет его, он будет спокоен за свое реноме.

Подобные размышления приносили облегчение, и Чарлз предавался им весь вечер, медленно потягивая виски. То, что его любовная увертюра была с презрением отвергнута, повергло его в уныние, но не заставило напиться. Постепенно он переключился на другую напасть, которая беспокоила его даже больше, поскольку здесь от него не зависело ничего.