Читаем Горькие лимоны полностью

(к) Месаория сочетает в себе крайние степени красоты и уродства: бесплодная, занесенная песком, безжизненная пустошь, в лунном свете как будто призрачная; а потом весна взрывается недолгим великолепием анемонов и маков, и равнина покрывается штриховым узором шелковистой зелени. "Только здесь понимаешь, что все доведенное до крайности превращается в собственную противоположность; уродливая бесплодная Месаория, и она же, но зеленая, настолько не похожи друг на друга, что начинаешь недоумевать, что же обладает большей властью — красота или уродство".

* * *

(л) Право собственности на деревья. Зевсу принадлежит дуб. Мудрость уподоблялась "поеданию желудей". Гермесу принадлежит пальма, а позже Аполлону — и пальма, и лавр сразу. Деметра владеет смоковницей — священный фаллос Вакха вытачивался именно из этой древесины. Для египтян платан был Деревом Жизни. Сосна досталась Кибеле. Черные тополя и ивы прочно связаны с зимним солнцестоянием, а потому — с Плутоном и Прозерпиной; а вот белый тополь предъявляет права на Геркулеса, который вынес его из тьмы. Относительно тутового дерева и мандарина мне так ничего и не удалось найти…

* * *

(м) Над дверьми талисман из козьих рогов, как подкова над входом в английскую деревенскую кузницу. Франгос говорит, это от сглаза. Мужчины носят высокие сапоги, что свидетельствует об их почтительном страхе перед гадюками, из коих выделяется одна "смертельно" опасная разновидность: по описаниям, это короткая, толстая, цвета слюны с желчью рептилия с большой головой. Убив такую змею, нужно заспиртовать ее "головную кость". Существует поверье, что этот настой помогает при укусах змей и тарантулов, а вдобавок еще и лечит импотенцию. Есть еще какие-то обычаи, но их я не помню; а вот все, что касается змей, нужно бы изучить как следует. Змея — древний символ мудрости ("Змеи лизали им уши"). Х.Л. рассказывал об одном средневековом монастыре: там специально вывели породу гигантских кошек, чтобы те охотились на змей, заполонивших мыс, где стояла обитель.

* * *

(н) Х.Л. о характере киприотов. Анатолия добавила к нему каплю сонливости. Здешние люди мягче, они менее резкие, чем греки метрополии, и куда более честные. Древние называли киприотов "волами" зато, что они вечно сонные. Мне же представляется, что их старомодные манеры приятны и неторопливы. Сэмьюэл Браун написал о киприотах в 1879 году: "Христианское население, хотя и греческое по языку и религии, немногое унаследовало от ума, предприимчивости и неусидчивости греческого национального характера, да и физиологически здешний тип не походит на греческий. Подобно своим соседям-мусульманам, эти люди от природы не амбициозны и вялы, упрямы и своенравны, но при этом миролюбивы, хозяйственны, относительно честны, и управлять ими весьма легко… Возможно, более ни в одном из доминионов Ее Величества жизнь и собственность подданных не находится в такой безопасности, как здесь. В какой-то мере всеобщая апатия и тупость стали следствием той системы, под властью которой жило не одно поколение местного населения — этот вопрос заслуживает отдельного исследования. Образовательный уровень как священников, так и мирян крайне невысок. Но, поскольку дети здешние кажутся смышлеными и восприимчивыми к знаниям, мне представляется, что верно налаженная система начального светского образования может дать самые обнадеживающие результаты".

Артемисия[57] киприотов ни в грош не ставила; но с другой стороны, если мне не изменяет память, сама она была тоже не подарок: эта женщина истолкла кости Мавсола, своего покойного мужа, в ступке, смешала содержимое с вином и выпила "для придания силы". Ранняя вариация на тему синего чулка.

* * *

(о) Поездка в Фамагусту вместе с Мари, Пирсом и еще одним забавным приятелем, который невероятно критично настроен по отношению к местной администрации.

— Что толку в том, что мы принесли сюда так называемые порядок и справедливость, а вместе с ними — совершенно невообразимое уродство? Мы позволили буквально у себя под носом разрушить до основания два обнесенных крепостными стенами города, которые ничуть не уступали Каркассону, а между тем мало-мальски здравая градостроительная политика позволила бы сохранить их в целости и заработать миллионы натуристах. И при всем желании вам не сыскать здесь ни единого выстроенного нами здания, от деревенской водокачки до городской мэрии, которое бы не изобличало нас в глазах цивилизованного мира как ленивых вандалов.

Должен признаться, в словах его была доля правды. Впрочем, О.Х. утверждает, что по всему Содружеству[58] творится все то же самое: уродство на уродстве и проекция Англии как Уимблдона.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее