Горький

Если допустить (зная о склонности писателя к мифотворчеству), что Васькин монолог был придуман не в 1890-е годы, а после революции (но тогда и вся сцена с чтением монолога Чехову окажется вымышленной), то неприятие Чеховым Васькиного «озорства» является и горьковским неприятием. Позже фраза деревенской девочки в «Жизни Клима Самгина»: «Зачем вы озорничаете?» — прочно застрянет в мозгу заглавного героя и станет сверлить этот недоверчивый ум, пока Клим будет наблюдать крушение не только царской России, но и всего старого мирового уклада. Вместо «дорогого изумруда» Васька предъявит Господу кровавые поля Первой мировой войны и падающих от голода людей на улицах Петрограда. И это будет делом рук человеческих.

Но в середине 1880-х годов Алеша Пешков только приближался к гордой Васькиной философии. Всматривался в «людей», плохо, бездарно живущих на «камне», запущенном Богом в небеса. И в тех, кто рабски Ему поклонялся и принимал всё, как есть. И в тех, кто хотел для «людей» счастья, понимая его по-разному и догматически не желая поступаться верой в свои принципы. И все они не устраивали Пешкова, как не устраивал его титул «человек из народа».

Да, он «вышел из народа». Вообще из «людей». Но не для того, чтобы в «люди» вернуться. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Так или примерно так Алеша Пешков если не думал, то чувствовал в Казани.

Перед попыткой самоубийства.

Суицидомания Горького

«Был декабрь; богатая звездами безлунная ночь накрыла город синим бархатом, густо окропленным золотою, сверкающей пылью. Против двора магазина, в театральном садике стояли белые деревья, казалось, что они пышно цветут мелкими холодными цветами без запаха. За ними на площади темной горою возвышалось тяжелое здание театра, на крыше его одеялом лежал пласт синеватого снега, свешивая к земле толстые края. <…>

Не спеша, часто оглядываясь назад, Макар шел за город; он заранее высмотрел себе место на высоком берегу реки, за оградою монастыря: там под гору сваливали снег, он рассчитал, что если встать спиною к обрыву и выстрелить в грудь, — скатишься вниз и, засыпанный снегом, зарытый в нем, незаметно пролежишь до весны, когда вскроется река и вынесет труп в Волгу. Ему нравился этот план, почему-то очень хотелось, чтобы люди возможно дольше не находили и не трогали труп» («Случай из жизни Макара»).

Это — художественная версия попытки Алексея Пешкова покончить с собой в Казани. Рассказ «Случай из жизни Макара» писался в 1912 году на Капри, когда в голове автора, как мы уже знаем, бродила идея создания оперы «Василий Буслаев», когда писалось «Детство», а кроме того — автобиографический рассказ «Рождение человека», которым открывается цикл «По Руси». «Урожайный» был год.

Тогда Горький стал уже настолько знаменит, что все его вещи мгновенно уходили с письменного стола в печать. Причем публиковались они одновременно на родине и за границей. Так было и со «Случаем…». Он вышел в 39-м «Сборнике товарищества „Знание“ за 1912 год» и одновременно в Берлине, под одной обложкой с «Рождением человека» в «Издательстве И. П. Ладыжникова», фактически — горьковском издательстве.

Соединение этих двух вещей могло быть случайным. Как написал, так и напечаталось. Но написал-то именно «так». Одновременно.

И уж конечно неслучайно то, что, описывая в «Случае…» собственную попытку когда-то свести счеты с жизнью, он не назвал героя Алексеем, а тем более Алексеем Пешковым.

Во-первых, Алексей для автора в это время был мальчиком Алешей. Его нещадно порол дедушка, обижала равнодушием мать, отогревала сердечным теплом бабушка. А тот Алексей, который в 1887 году купил на «черном», говоря сегодняшним языком, рынке старый нечищеный револьвер и пальнул в себя, это была совсем другая личность.

Во-вторых, «Случай…» носил нравственно-воспитательный характер и имел конкретную цель. В России после поражения революции 1905–1907 годов вспыхнула очередная эпидемия самоубийств среди молодежи. И вот Горький на собственном примере хотел показать: глупо убивать себя молодым! На собственном-то на собственном, но называть себя собой в рассказе ему было не с руки. Как?! Сам Горький когда-то стрелялся?!

Вообще-то на рубеже XIX–XX веков было чрезвычайно модно умирать не по-человечески, не по-Божески, насильственно прерывая жизнь в цветущем возрасте. И не просто прерывая, но как-нибудь с вывертом.

В январе 1885 года застрелилась дочь богатого чаеторговца или, как говорили тогда, «торговца колониальным товаром». В знак протеста против насильственного замужества она ушла из жизни не просто, но с антицерковным пафосом: застрелилась сразу после венчания. Весть о гибели Д. А. Латышевой немедленно облетела всю Казань. О ней писала газета «Волжский вестник», ее поступок обсуждался не только студентами, но и работниками пекарни Семенова, где в то время месил тесто Алексей. Студенты поступком восторгались, пекари говорили: «Косы ей драли мало, девице этой…»