Горький дым

— Угу, — кивнул Олег, — ты прав, и может быть, в Центре что-нибудь придумают. Но и так сделал много. Секретные документы «Свободы» — они знаешь какие ценные? А списки Лакуты?

— У меня такое чувство, что только начал. Как на первом курсе института.

— Кстати, — спросил Олег, — «техника» здесь?

— Конечно.

— Давай сюда.

Рутковский достал «дипломат» с микрофотоаппаратурой, микрофоном и копировальным прибором.

— Ну будь, — поднялся Олег. — У меня еще хлопот... А ты сегодня не ночуй дома. Завтра утром собери вещи и уезжай. Отдыхай, пока тебя не найдут.

Он исчез в сосняке, будто растворился в нем, и минут через десять белый «пежо», переваливаясь на выбоинах лесной дороги, скрылся за деревьями.

Максим вернулся в Мюнхен, когда смеркалось. Сначала хотел переночевать в гостинице, но передумал и поехал к Сенишиным. Иванна всегда рада ему, а Юрия не было дома, ей одной грустно, и они вместе как-то проведут вечер у телевизора или можно сходить в кино.

Иванна сразу поняла, что у Максима неспокойно на душе, но молчала. Он тоже молчал, наконец молчание стало тяготить их: Максим сослался на усталость и пошел спать. Заснул на удивление быстро, и спалось ему легко, без снов. Проснулся, когда солнце заглядывало в комнату, наверно, солнечные трепетные зайчики и разбудили его. Максим быстро оделся и сбежал вниз, где Иванна жарила яичницу. Она разбила чуть ли не десяток яиц. Рутковский удивился, зачем так много, и Иванна объяснила, что звонила Стефания, она скоро приедет.

Луцкая приехала на такси — одетая в темную кофточку и спортивные брюки, будто собиралась в дорогу. Объяснила, что ее машина поломалась: вопросительно посмотрела на Рутковского, наверно, знала что-то, и оказалось, точно знала, так как спросила с места в карьер:

— Куда собираешься?

Максим пожал плечами, ответил не очень конкретно:

— Так... никуда...

Луцкая объяснила свою осведомленность:

— Вчера я звонила Кате Кубиевич, и она сказала, что ты взял недельный отпуск.

— Устал.

Смерила ироническим взглядом:

— Как раз по тебе видно...

Вести разговор в таком ключе Максиму не хотелось, ничего не ответил — слава богу, Иванна позвала завтракать.

Воспользовавшись тем, что Иванна пошла на кухню за кофе, Стефа спросила:

— Что собираешься делать?

Максим только повел плечами. Вероятно, эта неопределенность устраивала Стефанию, так как она предложила:

— Отвези меня к нашему ручью.

Она не попросила, а чуть не приказала. Честно говоря, такой тон не понравился Рутковскому, он хотел сразу же отказать, но подумал, что это последний каприз Стефании, и согласился.

Ехали по городу молча, курили и молчали. Максим искоса поглядывал на девушку. Стефа немного откинула сиденье и полулежала, касаясь щекой подголовника: отвернулась от Максима, может быть, боялась взглядом или неосторожным движением выдать себя, а может быть, просто устала и отдыхала...

Рутковский молчал, молчала и Стефания. Так и доехали до ручья.

Рутковский поставил машину на обычное место — на полянке под большим тополем, откуда до речки вела извилистая тропка, она вилась между кустами ежевики и дикой малины, и Стефания любила, обдирая руки, залезать в самую гущу и лакомиться мелкими, но удивительно вкусными ягодами. Она выпрыгнула из машины и побежала не оглядываясь к воде, туда, где они разводили костер и жарили форель, когда рыбацкое счастье улыбалось Максиму.

Рутковский запер машину и побежал за Стефой — она стояла и смотрела, как он спускается тропкой, и в ее глазах Максим увидел не то укор, не то вызов. Он остановился рядом, Стефа схватила его за руку и потянула по тропинке вдоль ручья — выше по течению, где когда-то они набрели на большие валуны, отшлифованные водой.

Стефания опустилась на валун, спросила:

— Для чего ты взял отпуск?

— Дела... — ответил он многозначительно.

— Для выполнения служебных дел едут в командировку, и не за свой счет.

— Бывают исключения.

— Куда, если не секрет?

Рутковский развел руками:

— Еще сам не знаю.

— Из-за списков Лакуты?

— Нет, — ответил уверенно, — совсем другое дело.

— Когда вернешься?

— Думаю, через неделю.

— Я буду ждать.

Стефания набрала воды в обе ладони, глотнула, взглянула на Максима искоса и брызнула в него остатками.

— Какой-то ты сегодня чудной, — сказала она.

— Сама говорила: надо мной тяготеет гнев Щупака.

— Все это вышло как-то не так, — вздохнула, — и мне жаль, что ты влез в это дело.

— Не я, так кто-нибудь другой.

— Конечно. Не думай больше об этом.

— Но я же помню твои слова: подписал себе смертный приговор.

— Да, Хромой страшен, но я найду способ усмирить его.

Рутковский подумал, что, может быть, и в самом деле найдет и его отъезд за границу преждевременный, но был приказ Олега, а приказы для того и существуют, чтобы их выполнять.

— Хорошо, — сказал, — я приеду через неделю, и мы вернемся к этому разговору.

Стефания засмотрелась на играющую в светлой воде серебристую форель.

— Жаль... — сказала, — жаль, что не захватил удочки. Сегодня хороший день: видишь, и рыба ходит.