Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Необходимость поворота от господствующего социологизма к этике и метафизике, причем преимущественно кантианского толка, подчеркнутая актуальность проблем личности, декларируемые в сборнике, вызвали большой общественный резонанс, которому способствовал и полемический тон ряда статей: «наиболее характерные статьи книги – не что иное как хлесткие фельетоны на жгучие темы… русской действительности», – писал Дм. Философов («Новый путь», 1903, № 10, с. 177) [НФЭ].

После образования Советской России именно всех этих мыслителей большевики в первую очередь вышвырнули из страны на так называемом «философском пароходе» (1922 г.).

На одного из этих изгнанников – Николая Бердяева, получивший впоследствии на Западе большую известность в кругу христианских экзистенциалистов, Горький особенно негодовал за его идеалистический оппортунизм[55]

и постоянно вел с ним скрытую полемику.

Бердяев был своего рода аlter ego Горького. Их волновали одни и те же проблемы, но решение их каждый видел в диаметрально противоположенной форме человеческой активности. Бердяев, как и все русские философы-персоналисты, скептически относился к идее революционного преобразования социума, справедливо страшась коренной ломки устоев традиционного бытия. Он в своих духовных исканиях стремится в мир «горний». Наиважнейшим Бердяев считает духовно-нравственное совершенство человека как свободной и самодостаточной личности. Унылая повседневность в форме экономических законов, определяющих жизнедеятельность социума, его мало занимает. «Хлеб насущный дай нам днесь» – для Бердяева смиренное прошение, а не активное деяние. Горький, напротив, весь в мире «дольнем». Духовно-нравственное совершенство человека для него – процесс добывания им хлеба насущного и одновременно постижения и преобразования им мира, т. е. созидания «культуры».

Сходились они, судя по всему, лишь в профетическом отношении к своей духовной ативности. Бердяев писал, что:

В философии есть профетический элемент… Настоящий, призванный философ хочет не только познания мира, но и изменения, улучшения, перерождения мира. Иначе и быть не может, если философия есть прежде всего учение о смысле человеческого существования, о человеческой судьбе [БЕРДЯЕВ (V)].

При этом пророческая активность согласно его воззрениям была связана с мистическим откровением, поскольку:

Мистика есть пробуждение духовного человека, который видит реальности лучше и острее, чем человек природный, или душевный. Мистика есть преодоление тварности [БЕРДЯЕВ (IV). С. 427].

Горький, как прагматик-позитивист, напротив, был убежден, – см. его эссе «Две души», что: