Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Настанет день – в груди моей сольются в одно великое и творческое пламя мир чувства моего с моей бессмертной Мыслью, и этим пламенем я выжгу из души все темное, жестокое и злое, и буду я подобен тем богам, что Мысль моя творила и творит! <…> …величавый и свободный, подняв высоко гордую главу, он медленно, но твердыми шагами идет по праху старых предрассудков, один в седом тумане заблуждений, за ним – пыль прошлого тяжелой тучей, а впереди – стоит толпа загадок, бесстрастно ожидающих его. Они бесчисленны, как звезды в бездне неба, и Человеку нет конца пути!

Действительно принципиальным отличием Горького от Ницше является его взгляд на «расовый вопрос». По большому счету он для него не существовал.

Хотя вслед за Ницше Горький и употребляет термин раса[82] по отношению к евреям, он использует его как равноценный эквивалент понятия «этнос», относя, таким образом, еврейское племя к одному из сотен «языцев», населяющих Великую Русь.

Для Ницше же евреи – элемент, хотя и желательный, приветствуемый на ниве германского государственного строительства, но, одновременно, и чужеродный немцам. Чего стоит одно только это его ядовитое утверждение о поголовной неприязни современных ему немцев к евреям[83]

, цитируемое [НИЦШЕ (IV). С. 369] с разрядкой выше. Горький же, напротив, выделяет евреев как «племя самое близкое нам», русским[84], и, будучи жестким критиком своего племени, тем не менее, категорически отметает обвинения в антисемитизме по отношению к русскому народу в целом!

Более того, радикальный русский патриот Максим Горький мыслит великое дело построения новой морали, а вместе с ней «величавого и свободного» Богочеловека, поднять на «старых крепких дрожжах человечества» – иудействе, поскольку на его основе Маркс и Энгельс создали теорию научного социализма – «пятую великую религию, формулированную иудейством» [ЛУНАЧАРСКИЙ (III). С. 145].

И Ницше и Горький чрезвычайно высоко оценивают интеллектуальный уровень еврейской элиты и евреев, как народа, в целом. Оба они резко критически, а в случае Ницше – весьма ядовито, характеризуют всякого рода негативные высказывания на сей счет со стороны ксенофобов-националистов.

Все позитивные элементы иудейства, означенные Ницше, принимаются Горьким без какой-либо корректировки, с аналогичным Ницше чувством уважения. Но у Горького юдофильская позиция, в отличие от Ницше, заявляется, как единственно для него приемлемая, без каких-либо оговорок, или метафизических рассуждений насчет двоякой роли, которую, якобы, сыграли евреи в истории обретения духовных ценностей современного европейского сообщества.

В отличие от Ницше и других немецких философов ХIХ столетия, он видит в иудействе (иудаизме) – не досадный анахронизм, а самобытный феномен, особый, наличествующий только у еврейского народа, тип духовности, не уступающий по своей значительности современному христианству.

Общим для Ницше и Горького является также однозначное осуждение антисемитизма. Однако у Ницше это вопрос в первую очередь личного характера, связанный с отношениями с близкими ему людьми – Вагнером, сестрой и т. д. Поэтому в целом его рассуждения о евреях и антисемитизме расплывчаты и амбивалентны – это, прежде всего, метафизические размышления, преподанные в типичной для философа «конструктивно-деструктивной» манере.

Высказывания же Горького, напротив, однозначны, конкретны и пафосны, поскольку, как правило, являются органической частью его общественно-публицистической деятельности. В горьковской системе мысли антисемитизм – непременный атрибут мира, где царит социальное неравенство и национальное угнетение, и поэтому с ним надо неустанно бороться, как со всем тем, что чуждо и враждебно человеку Нового бесклассового общества.

Я не верю во вражду рас и наций. Я вижу только одну борьбу – классовую. Я не верю в существование специфической психологии, вызывающей у белого человека естественную ненависть к человеку чёрной расы, или у славян к англичанам, или у русских презрение к евреям («О евреях» [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С.115]).