Горький квест. Том 1

Несмотря на то, что вместе Майкл и Ульяна пробыли совсем недолго, чуть больше года, этого времени хватило, чтобы юная комсомолка загорелась идеей Уайли, правда, переиначив ее на модный революционный лад. Ведь как будет замечательно, если ученые в конце концов докажут: наследственность советского человека сильнее, чем наследственность потомка буржуев, потому что вся буржуазия прогнила насквозь и вся ее мораль рассыпается в прах перед веселым задором молодой республики! Ульяна приняла выпавшее знамя из рук мужа-американца и начала вести записи, в которых отражала и свою жизнь, и жизнь маленькой Зиночки. Записи она отсылала Берлингтонам и деньги от них получала исправно.

Активную энергичную комсомолку заметили и начали выдвигать на руководящие должности, потом приняли в партию, перевели на работу в Москву. Шел 1933 год, троцкистско-зиновьевскую оппозицию вывели на чистую воду и ликвидировали, начали колхозное строительство, жизнь налаживалась… Но Ульяна Макаровна Кречетова внезапно забеспокоилась: участились случаи, когда органы ОГПУ изымали валюту у лиц, получающих ее официальным путем по переводам из заграницы. Почему? Законно ли это? Вроде бы на первый взгляд незаконно, но ведь там, наверху, лучше знают. И не может советский человек, служащий в ГПУ, совершать незаконные действия: преступления совершают только отбросы общества, пережитки капитализма, каковыми работники ГПУ не могут являться просто по определению. Ульяна колебалась, нервничала, но недолго. Спустя короткое время стало известно, что местные органы ОГПУ начали арестовывать людей, в адрес которых поступали ценные пакеты с иностранной валютой, пересылаемой в СССР иностранными банками. Кречетова не стала ждать, когда за ней придут. Отвела дочку Зиночку к подруге, оставила деньги и детские вещи, собрала в узелок две пары теплых носков, чай, сахар, сухари, надела телогрейку и отправилась в ОГПУ «сдаваться». Рассказала все без утайки.

– Я делала все это для блага нашей Родины, – говорила Ульяна и была в этих словах совершенно искренна. – Ведь я описывала жизнь не только свою, но и всей нашей страны. Мне хотелось, чтобы там, за океаном, все знали о наших успехах и достижениях. Пусть все видят, как хорошо живется в СССР. И пусть через сто лет все узнают, что советская кровь – самая горячая кровь в мире. У меня не было намерения что-то скрывать от советского государства.

– Н-да, пропаганда – это дело хорошее, полезное дело, – задумчиво ответили ей. – А вот валюта нашей стране очень нужна…

Ульяна Кречетова никогда не была глупой, намеки умела ловить на лету и мгновенно перестраивала линию поведения.

– Если вы не запрещаете мне вести записи, то хорошо было бы, если бы вы их просматривали перед тем, как я их отправлю, – предложила она. – Я, конечно, опытный партработник, но при этом всего лишь человек, вдова, воспитывающая дочь, и мне не чужды невольные ошибки и упущения. Я могу что-то не так понять, не так оценить, а о чем-то забыть. Вы бы мне подсказывали, а я допишу или перепишу, если будет нужно. Тем более Зиночка растет, через несколько лет сама начнет дневники писать, а молодежи нужны опытные наставники, крепкая рука старших товарищей. Что же до денег, то я готова все отдавать стране, для меня деньги не важны, мне важна идея. Советская кровь – самая сильная, и советский человек непобедим!

Трудно сказать, что возымело более сильное действие: убежденность ли, горевшая в глазах Ульяны, или разумность и выгодность ее предложения, но, так или иначе, предложение это было принято и поддержано на всех уровнях. Кречетову не просто отпустили – доставили на машине сначала к подруге, потом, уже вместе с Зиночкой, домой.

Жизнь продолжалась. Ульяну повышали в должностях, поручая все более ответственные участки работы, дочка росла, записи регулярно отправлялись в контору Берлингтонов, разросшуюся к тому времени до размеров очень крупной фирмы, валютные переводы поступали без перебоев. Правда, уже не на имя Кречетовой, а на совсем другой счет, номер которого ей дали все в том же Экономическом управлении ГПУ.

Началась война. Зину отправили в эвакуацию, Ульяна Макаровна осталась в Москве: в тяжелое для всей страны время партии нужны идеологические работники, презирающие опасность. Особенно в столице, в самом сердце Родины.

После войны Зина окончила институт и начала строить собственную карьеру. Перед глазами был пример матери, которая и уму-разуму учила, объясняя, как правильно жить, и собственным авторитетом поддерживала, помогая устраиваться на хорошие должности. И конечно же, Ульяна бдительно следила за тем, чтобы дочь вовремя составляла подробные и «правильные» записки.