Горький мед

Поверила ли Кира Петровна, что город Бийск три месяца находится в полной изоляции, так как там не работает не только телефонная сеть, но, судя по всему, и почта с телеграфом, сказать трудно, но во всяком случае успокоилась, так что основная цель была все же достигнута.

Ольга с облегчением положила трубку и удивилась, вспомнив, что сказала Кире Петровне «Бийск», хотя Светка говорила просто об Алтае и никакого города не называла. Почему Бийск? Почему у нее непроизвольно вырвалось именно это слово? Откуда она знает, что вообще есть такой город? И почему Кира Петровна вдруг напряженно замолчала, услышав название этого города?

Это настолько заинтересовало ее, что она достала карту и действительно нашла в Алтайском крае этот город, расположенный на реке Бии. Река Бия! Как же она могла забыть! Ольга чуть не вскрикнула от неожиданности, вспомнив внезапно это событие двенадцатилетней давности, которое совершенно стерлось в памяти и удивительным образом не всплыло даже в последние три месяца.

А дело было так. По окончании первого студенческого года, после весенней сессии, их курс направили на месяц в подшефный подмосковный совхоз на сельхозработы. Почти все восприняли это как развлечение, тем более что лето обещало быть жарким, а в деревне, где им предстояло жить, по словам инспектрисы, было отличное озеро и в лесу полно всякой всячины.

Буквально в день отъезда Светка куда-то исчезла, и все решили, что она, убоявшись физического труда и поэтому никому ничего не сообщив, сбежала в Курск. Инспектриса была в страшном гневе, пообещала поставить вопрос о ее поведении на студенческом совете, чтобы приняли меры «вплоть до отчисления», и они отбыли на лоно природы.

Месяц пролетел незаметно. Хотя работать им пришлось немало, но и отдыхали они от всей души, купались в озере, ходили в лес за ягодами, вечером у костра пекли картошку и чуть ли не до рассвета пели под гитару. Все они были молоды, многие были влюблены, кое-кто даже взаимно, и жизнь открывала для них таинственные и радужные перспективы.

Примерно через неделю после возвращения в Москву Ольге позвонила Вика, Светкина соседка по комнате в общежитии, и сообщила, что Светка пропала, что ее мать приехала из Курска и весь деканат «стоит на ушах». Кира Петровна думала, что дочь работает с однокурсниками в совхозе, однокурсники же, напротив, считали, что она сибаритствует под боком у мамы.

Поднялась страшная суматоха, студентов, остававшихся в Москве, по очереди вызывали в деканат, где на месте декана сидел лейтенант милиции и дотошно интересовался самыми мельчайшими подробностями о личности пропавшей. Лейтенант был совсем молодой, вероятно, это было первое порученное ему дело, поэтому старался он изо всех сил. Но достойно проявить себя в этом деле лейтенанту не удалось, так как на второй же день в деканат ворвалась пропавшая собственной персоной и, рыдая, бросилась в объятия матери, которой разрешено было присутствовать при опросе студентов.

Выяснилось, что Светка, влюбившись, как всегда внезапно, в филолога-старшекурсника с Алтая, не раздумывая уехала с ним в его родной город Бийск, где хотела пробыть ровно месяц, но задержалась, ибо, как известно, «счастливые часов не наблюдают».

«Ну честное слово, так получилось, я ничего не могла с собой поделать», — объяснила она свой поступок Ольге, искренне полагая, что этого объяснения достаточно и что на ее месте любой человек поступил бы точно так же. Как она выкручивалась в деканате, Ольга не знает, но, честно говоря, этот ее поступок возмутил только Киру Петровну и преподавателей, им же, восемнадцатилетним, показался очень романтическим и чуть ли не героическим, и они не понимали, почему взрослые так негодуют.

Ольга помнит только, что не отчислили Светку лишь потому, что учли заслуги ее матери на ниве просвещения (она четверть века проработала в школе и была заслуженным учителем), и в особенности тот факт, что она вырастила дочь без мужа.

После встречи с подругой на даче у Ираклия Ольга не переставала мучиться угрызениями совести, как же могла она так спокойно и легкомысленно отнестись к ее внезапному исчезновению и столь долгому отсутствию, и она упрекала себя в черствости и эгоизме. Но сейчас, сидя в кресле с картой на коленях, с улыбкой вспоминая подробности того давнего события, она подивилась интересному устройству человеческой памяти. Это событие ушло с его поверхности, видимо, записавшись где-то на подкорке в виде знания, уверенности, что Светка способна так поступить, то есть исчезнуть надолго, не сказав никому ни слова. Вероятно, эта уверенность, идущая из глубины подсознания, и давала Ольге возможность пребывать эти месяцы в относительном спокойствии и не заявлять в милицию о пропаже, чтобы избежать конфуза, как случилось много лет назад.

Попытка призвать на помощь подсознание и оценить домашними, далекими от науки способами его работу напомнила Ольге Светкины апелляции к Фрейду, но она решила, что для очистки совести все средства хороши, даже далекие от научного подхода.