Горький пепел

– Ладно, – Алина потащилась обратно, оскальзываясь на валунах, а профессор скрылся в темноте меж деревьев, подступающих прямо к галечнику у реки. Папоротники вокруг росли низкие, немногим выше человеческого роста, и днем во время полета зеленое море, покрывающее склоны, от ветра волновалось, как настоящее во время шторма.

Она, последив за спутником взглядом, поставила котелок на разгорающиеся дрова – по контрасту с пламенем сумерки показались гуще и темнее – и закопалась в сумку, вытаскивая мешочек с крупой и пластины сушеного мяса для похлебки, которые тут же начала строгать ножом в холодную еще воду. Ломать не хватало сил, а лезвие, наточенное инляндцем, резало сухое закаменевшее мясо как масло.

Вернулся Тротт, бросил к ее ногам с десяток сладких клубней, а сам пошел мыть руки. Алина дорезала и эту добычу – вода уже начала закипать – и со стоном поднялась. Пока полоскала нож и руки, мышцы продолжали наливаться болью, и даже повернуть голову было мучением.

– Вам нужно размяться, – услышала она голос лорда Макса. – Позанимаемся – станет полегче.

– Нужно, – уныло согласилась принцесса, возвращаясь под кроны деревьев. Попыталась поднять руки и бессильно уронила их: плечи и шею прострелило болью, дыхание перехватило. – Почему так болит? Вы же говорили, мы летаем благодаря родовой силе.

Алина кое-как развязала завязки на теплой куртке, скинула ее на сумку. Согреться она согрелась, но пластичнее мышцы от этого не стали – и принцесса, преодолевая боль, начала крутить руками и делать наклоны.

– Родовые способности не делают вас невесомой. Они лишь помогают держаться в воздухе, – Тротт, сидя у костра, следил за ней, и выражение его лица в отблесках костра было непонятным. – Придется потерпеть, Алина. Помните, как тяжело вам было идти в самом начале? Затем тело адаптировалось. Адаптируется и сейчас.

– Я понимаю, – заверила она сдавленно. Повернула голову вправо-влево и ойкнула – стало еще больнее, но она упорно разогревала шею. – А у вас не болит? – пропыхтела она через пару минут. – Вы же давно не летали.

– Не так, как у вас, – лорд Макс чуть отодвинулся от огня, скрестил ноги. – Но тоже чувствительно. Идите сюда, Алина. Садитесь, я разомну вам мышцы. Иначе с вашим упорством заработаете растяжение, и придется ждать, пока придете в норму.

Она подошла и с внезапным смущением опустилась спиной к нему.

– Ближе подбирайтесь, – пробурчал он, – так я до вас не дотянусь.

В котелке весело булькало, пахло вареным мясом и дымом, огонь грел лицо и руки. Алинка, поелозив по сухой и теплой гальке, приблизилась почти вплотную, коснувшись ягодицами скрещенных ног Тротта, оперлась крыльями о землю по обе стороны от его колен и склонила голову. И вздрогнула, когда плечи сжали жесткие пальцы, сжали болезненно и приятно и стали умело проминать сквозь тонкую ткань сорочки.

– Боги, – простонала она с наслаждением, – я сейчас умру! О-о-о-о-о… лорд Макс… ай! Мамочки! Больно! Не-е-е-ет, не останавливайтесь! Я просто покричу, не обращайте внимания. О боги-и-и… почему я вас ра-а-аньше не попро-о-оси-и-ила-а-а…

– Потому что вы очень самостоятельны, – сказал Тротт с глухой усмешкой. Голос его звучал непривычно, но Алина даже не могла сообразить, отчего ей так кажется. Он растирал ей шею, и это было так безумно, невозможно приятно, что все слова вылетели из головы, – она просто то мурлыкала, то выла на одной ноте, взвизгивая, когда профессор безжалостно продавливал особенно болезненные узлы. Тело, разгорячившись, дрожало от расслабления и удовольствия, и принцесса почти впала в дрему, когда лорд Тротт зашевелился и встал.

– Достаточно, – сказал он хрипло и шумно вздохнул. – Вставайте и берите нож.

– Да у меня перед глазами все мутится, – пробормотала она и повалилась на спину, раскинув крылья. – Как хорошо же! И тело как желе. Вы думаете, я смогу встать после такого? Да еще и драться?

– Ну я же могу, – ответил он непонятно, почему-то с силой потер лицо рукой, покачал головой и направился к речке.

– Вы все можете! – крикнула она ему вслед. – Вы могли бы стать отличным массажистом, лорд Макс!

– Спасибо, – донесся его голос из сумерек. Там плескало. Алинка приподнялась, присмотрелась: профессор ожесточенно и долго умывал лицо, и она следила за ним с недоумением. – Какая жалость, что я подался в маги.

Она встала, с наслаждением покрутила головой, крыльями – тело все еще ныло, но эта боль ни в какое сравнение не шла с той, что была ранее.

Инляндец вернулся к костру с красными от ледяной воды лицом и руками. Тяжело склонился к сумке – достать холстину, чтобы вытереть руки, – и Алина с сочувствием подумала, что все-таки мышцы у него болят сильнее, чем он показывает.

– Я тоже могу вас промять, – предложила она застенчиво. – Хотите? Правда, я не умею как вы, но буду очень стараться!

Тротт дернул крыльями и выпрямился, сжимая в руках светлую ткань. И несколько секунд молчал, глядя на нее мерцающими зелеными глазами.