Горький вкус любви (СИ)

— С чем? День радиоведущего вроде в мае…

— Сегодня ровно пол года, как ты работаешь в нашей команде! — Маша не могла не улыбнуться.

— Макс, спасибо! Это так неожиданно и приятно… Ты помнишь… Действительно, уже пол года пронеслось! Спасибо! — и она обняла Томилина, по-дружески поцеловав в щёку.

— Ну вот, ты улыбаешься! Пойдем скорее, а то опоздаем. Кагарлицкая не простит! — и он распахнул перед девушкой железную дверь.

Дмитрий приехал домой. На душе скребли кошки, он не понимал, как мог настолько ошибиться в Марии. В голове один за другим всплывали лишь моменты их абсолютного счастья, о которых вспоминать было очень больно. Кроме того, чувствовалась дикая усталость, которая валила с ног.

Баффи сразу же кинулся его поприветствовать. Мужчина, опустившись на корточки погладил пса, затем обнял.

— Ну что, дружок, теперь опять одни будем? — заглянув собаке в глаза, спросил он.

Оставив чемодан в гостиной, Воронцов сразу же направился в спальню, желая немедленно уснуть, хоть ненадолго забыв всё, что произошло с ним в этот день. На своей тумбочке он увидел кольцо, которое надел Маше на палец совсем недавно. Боль вновь заёрзала внутри, давая о себе знать. Адвокат смотрел на кольцо и снова не верил, что девушки больше нет и не будет рядом. Он горько усмехнулся, бросил украшение обратно на тумбочку и понимая, что силы на исходе, лёг спать. 

Глава 17

Прошло несколько дней. Дмитрий старательно пытался забыть Машу, вычеркнуть все воспоминания о ней, но не мог. Она снилась ему каждую ночь, чем вовсе поставила крест на каком-либо душевном покое. Он так или иначе возвращался к ней в своих мыслях. Было чувство, будто в него вдохнули жизнь, потом просто отняли её, а как дальше жить не сказали. Хотя теперь слово «жить» было для него чем-то нереальным. Существовать, как существовал раньше, пока ему не выдали на руки дело Марии Северцевой. Щемящее чувство тоски по прекрасному и несбывшемуся, раздирающей в клочья душу, теперь постоянно одолевало адвоката.

Лечение работой не помогало. Она просто не делалась, пропало вдохновение и желание кому-то помогать. Как он может это сделать для других, если самого себя вытащить не в состоянии? Впервые за свою блестящую карьеру он просто не хотел работать. Пришлось взять отпуск за свой счёт и в Адвокатской Палате и в МГЮА*, и данное заявление вызвало бурю негодования у декана международно-правового факультета, где преподавал Воронцов. Однако, ему было всё равно. Не было сил ни на что: ни на то, чтобы убеждать начальство, что причины данного решения весьма убедительны, ни на то, чтобы пересилить себя и передумать.

В тот вечер, Маша с Любой сидели на кухне и ужинали. У Северцевой не получилось бороться с подругой, которая упрямо заставляла её съесть хоть что-то и таскала одну за другой тарелки в комнату. Да, боль никуда не делась, но девушка научилась её переносить. Снова могла вставать по утрам, дышать, есть, пить, работать… Хотя теперь Мария чувствовала одно: её будто уже не существовало. Она была как сторонний наблюдатель сама себе. Все действия совершались «на автомате». Потому, что так было необходимо. Оттого то она и смирилась с тем, что нужно завтракать, обедать, ужинать с Медниковой. И она это делала, глотая еду, вкуса которой почти не ощущала.

— Маш, — Люба с жалостью смотрела на подругу, которая выглядела не лучше зомби, ковыряя в сотый раз пюре вилкой. — так невозможно жить. Ты себя медленно убиваешь вот этой тоской.

— Что ты предлагаешь? — грустно взглянув на неё, спросила Северцева.

— Позвони ему. Просто поговори. Ты можешь не возвращаться к нему, ты можешь в любой момент бросить трубку, если тебе будет совсем невыносимо его слышать, но ты хотя бы попробуешь!

— Думаешь стоит?

— Я не думаю, я знаю. Диалог всегда важен! — настаивала Люба. — На, звони! — и она положила перед Марией телефон. Та, вздохнув, нерешительно набрала знакомый номер.

— Я слушаю. — его голос был другим, не таким как обычно. Когда она услышала его, у девушки побежали мурашки по коже.

— Дим, привет. Нам… надо поговорить. — каждое слово давалось с трудом, боль снова давала о себе знать, но где-то совсем глубоко внутри поселилась маленькая толика надежды.

— У тебя хорошая память на цифры? — внезапно спросил Воронцов тем самым, чужим голосом.

— Плохая. — тут же ответила Маша, а потом смутилась — Подожди… При чём тут это?

— Значит, говоришь плохая память? — спокойно уточнил он. — Вот и отлично, тогда ты легко забудешь мой номер и не будешь больше звонить. — после этого раздались гудки.

Дмитрий и Эдуард сидели в огромном доме адвоката на широкой деревянной лестнице, ведущей на второй этаж. Ступенькой ниже от той, где они сидели, стояла бутылка Johnnie Walker.

— Не слишком ли ты резко с ней? — спросил Титов, посмотрев на друга, который выглядел не самым лучшим образом, похоронив себя в сердечных страданиях.

— Не знаю. — отложив телефон на пару ступенек выше, мрачно ответил Воронцов, а затем в очередной раз взяв бутылку, налил себе новую порцию виски в стакан.