Горький вкус любви

Вчера, когда мы шли друг напротив друга, я мечтала о том, чтобы внезапное землетрясение уничтожило широкую улицу, разделяющую нас, поглотило ее в бездонном провале. И если бы потом нас, идущих под руку, нашла религиозная полиция, мы могли бы сказать: «Так захотел сам Аллах и ради этого потряс собственное царство». Но затем я поняла, что нам не нужно никакого чуда. Клянусь, что раньше или позже, но сумею оказаться в объятьях хабиби и без помощи катастроф. Прими мою клятву.

Ее слова были так прекрасны, что я ущипнул себя: не снится ли мне дивный сон? Так умеют писать только женщины, убеждал я себя. Ведь я не знал, кто скрывается под черной абайей. Там мог быть и мужчина, притворяющийся женщиной. Бесформенное покрывало не давало никаких подсказок. В моем распоряжении имелись только слова, и только в них черпал я уверенность в том, что обладательница розовых туфелек — девушка.

Иногда наши отношения сводили меня с ума. Когда я ложился на кровать, держа в руках ее записки, и пытался представить себе, какой у нее голос, какого цвета ее ножки в розовых туфельках, какой формы ее грудь, бедра, как пахнет ее кожа и всё остальное, что делает ее женщиной, мною овладевало безумное желание прикоснуться к ней. Целыми днями я мечтал о том, чтобы увидеть хотя бы прядь ее волос. Но всё, чем я мог утолить раздирающую меня страсть, были записки, и я перечитывал их снова и снова. «Потому что эти слова могла написать только женщина».

В первый день нового месяца из Парижа вернулся Джасим. В тот же вечер я пошел навестить его. Он похудел, но как будто стал крепче. Когда мы обнялись при встрече, он чуть не оторвал меня от земли.

Мы прошли в его комнату, сели на кровать и он сказал:

— Я так беспокоился о тебе. Должно быть, ты отчаянно скучал здесь.

О том, чтобы поведать ему о самом восхитительном приключении в моей жизни, не могло быть и речи, это было слишком опасно. Поэтому я просто сказал:

— Я много читал.

— Это хорошо. Это очень хорошо, — рассеянно заметил Джасим и поставил ногу на чемодан.

— Ты еще не разобрал багаж? — спросил я.

— А что, тебе не терпится увидеть, какой подарок я тебе привез?

— Да нет, — пожал я плечами, — просто ты всегда быстро распаковываешь вещи.

— Видишь ли, дорогой мой, через пять дней я снова отправляюсь в путешествие, — сказал он с печальным вздохом.

— Куда?

Он поднялся, взял с телевизора пачку сигарет и вернулся с ними на кровать. Закурив одну сигарету, он протянул пачку мне. Надпись на пачке была на иностранном языке — скорее всего, на французском, решил я.

— Так ты хочешь знать, куда я еду?

Джасим нагнулся и достал из верхнего отделения чемодана авиабилет.

— Вот, посмотри, — сказал он, положив билет мне на колени.

— А, ты летишь в Рим? — прочитал я первую строку билета.

— Да, а потом мы полетим в Лондон, Мадрид и Вашингтон.

— Кто это мы? — спросил я его.

— Ага, ты уже ревнуешь! — засмеялся Джасим и добавил: — Не волнуйся, я еду со своим покровителем и его приятелями. На этот раз поездка продлится два месяца. Мы вернемся в начале сентября. Но, зная кафила, я не удивлюсь, если мы задержимся. Помнишь, как два года назад он влюбился в танцовщицу в Женеве? Нам три месяца пришлось дожидаться, пока он ее разлюбит и согласится вернуться домой. — Вынув сигарету изо рта, он взял меня за руку. — Я буду скучать по тебе, если это случится снова. Честно говоря, я устал и не хочу ехать, но, ты же знаешь, отказать кафилу я не могу. Ему нравится мое общество, и он помогает мне решать вопросы с кафе. Хорошо, что у меня есть помощник, которому я могу доверить бизнес в свое отсутствие, да и мой покровитель всегда следит за тем, чтобы его сопровождающие за границей ни в чем не испытывали недостатка.

Господин Молчун говорил мне когда-то, что поначалу у Джасима был другой покровитель — владелец двух ресторанов на севере Джидды. Но потом Джасим подружился с Рашидом. «Рашид — приближенный одного из самых влиятельных людей в Джидде, — пояснил мне господин Молчун. — И это Рашид познакомил Джасима с его новым кафилом».

Но вот что странно: имени нового покровителя Джасима никто из нас не знал. Господин Молчун пояснил мне: «Это очень влиятельный человек. Он не хочет, чтобы его имя упоминалось в каком-то захудалом кафе».

Уже несколько раз я пытался выведать у Джасима хоть что-нибудь о его покровителе.

— Так когда ты мне скажешь, кто твой кафил? — спросил я его снова.

Он придвинул лицо к самому моему носу.

— Некоторые вещи должны оставаться тайной, мой дорогой. Сколько раз я должен повторять тебе это?