Горькое лекарство

– Он же старый человек! Он должен жить у меня. У нас такой славный дом. В спокойном районе. Не то что в вашем Шанхае, на севере. Там, где на него нападают, высунь он только нос наружу...

И я его единственная дочь! Но он мотается за вами по пятам, как послушная овечка. Всякий раз я от него только и слышу: мисс Варшавски – то, мисс Варшавски – другое. Да я взорваться от злости готова, когда слышу ваше имя... Ну, ладно, говорю, если уж ты ее так любишь, женись на ней! Вот что я ему говорю. Можно подумать, что семьи у него нет. И мой Джо, и я ему уже не подходим? А подходит эта юристка с высшим образованием? Та-ак. И мама ему тоже не подходила!

Старший сын напрасно повторял: «Ма, не надо». И он, и его брат держались поодаль, на лицах – нескрываемое сомнение во всем. Такой вид частенько бывает у посетителей в больнице.

Я была смята ее словоизвержением. Факт, она унаследовала – у папаши его ораторские наклонности.

– Меня к нему не пускают, – сказала я. – Но если вы скажете, что вы его дочь, сестры позовут ординатора, и он вас проведет. Пока. Было очень приятно познакомиться... Я сбежала из клиники, чуть ли не улыбаясь, но Рути выразила словами чувство вины, которое я испытывала. Ну почему, проклятье, старина лез не в свое дело? Зачем потащился наверх? Чтобы там ему череп раскроили?... Его ранили при попытке защитить меня. Прекрасно! Но это означало, что теперь-то я непременно должна найти громил. Стало быть, соревноваться с полицией на том поле, где у нее были все преимущества. Правда, они ничего не знали о досье. И мне? надлежало выяснить, кто же платит моему бывшему мужу.

Если бы меня не знали в его конторе, я могла бы устроиться там секретаршей. И речи нет о том, чтобы выудить что-либо у сотрудников. Начни я копать, сейчас же будет доложено Дику...

Моя квартира выглядела ужасающе, беспросветно, невыносимо. Это был не просто разгром. Без мистера Контрераса дом вообще казался безжизненным. Я постояла у окна. Юные корейцы играли в мяч, лихо гоняя его прямо по помидорным кустикам, благо хозяина не было. Я взяла доски, вырубленные из моей двери, и отнесла их в садик. Под немигающим взглядом мальчишек соорудила импровизированный заборчик вокруг кустиков.

– Больше здесь не играйте, ребята. Поняли?

Те молча кивнули. Я поднялась к себе, чувствуя себя значительно лучше, все-таки что-то сделала, хоть какой-то внесла порядок. И снова погрузилась в размышления...

Глава 21

Прочно связанные

Мистер Контрерас пришел в сознание к вечеру в воскресенье. Поскольку его оставили в реанимационном отделении еще на сутки, я не смогла с ним повидаться. Мне сказали, что он почти ничего не помнит из того, что произошло. Ему вспомнился лишь привычный вечерний уклад: как он готовил ужин, читал газету – результаты гонок, – но хоть его застрели, в памяти – никаких подробностей о происшедшем на лестнице. Не помнил даже, как бежал по ступенькам к моей квартире.

Ни Лотти, ни психоневролог, осмотревший Контрераса, не дали полиции обнадеживающие сведения: не осталось надежды на то, что он вообще когда-нибудь опознает налетчиков. Такое случается, когда резко травмирующий сознание эпизод блокирует кусочек памяти, – временная амнезия. Детектив Роулингс, на которого я наткнулась в клинике, был обескуражен. А я благодарила небо за то, что Контрерас остался жив.

В понедельник утром мой клиент с картонной фабрики решил наконец согласиться с предъявленным мною тарифом. Кто-то из рабочих въехал бульдозером прямо в стену одного из цехов и сокрушил ее, причинив ущерб на сумму в пять «штук». Создалось впечатление, что водитель был полностью невменяем из-за употребления крэка – сырого кокаина. Хозяину фабрики пришлось не по вкусу то; что я приступлю к работе не раньше, чем через неделю, но он согласился на приглашение братьев Стритер. Уже на следующий день двое из них были готовы приступить к работе.

Обеспечив себе таким образом постоянного клиента, я смогла наконец полностью посвятить себя решению собственных проблем. Подозрения по отношению к Питеру смущали меня, а вспомнив о последнем телефонном разговоре, я чуть было не всплакнула. Но вопросы оставались. Я должна была доказать самой себе, что Питер не имел отношения к исчезновению документов Дитера из моей квартиры.

Итак, секретарша Дика. Лежа на полу в гостиной, посреди неубранных книг и пластинок, я закрыла глаза... Ей под сорок, замужем, стройная, элегантная, учтивая, деловая. Регнер. Харриет Регнер.

В десять я позвонила в Шомбург, в «Дружбу-5», и попросила к телефону Алана Хамфриса, исполнительного директора. Женский голос возвестил, что меня соединяют с его офисом.

– Доброе утро, – сказала я, как мне казалось, приятным полуофициальным голосом. – Говорит Харриет Регнер, секретарь мистера Ярборо.

– О, привет, Харриет! Это Джеки. Хорошо провела уик-энд? Кажется, ты немного простудилась?

– Ах, Просто сенная лихорадка, Джеки, этакая сезонная аллергия.

Я покрепче прижала носовой платок к ноздрям, чтобы сделать тембр голоса более гнусавым.