Горькое похмелье

– Ну, пускай батькой. Привыкну… Так от, батько! Шось не так у красных. Комиссаров понаслалы, ничого не скажешь. Та только шось одних евреев. Грамотных, конечно, но по национальности не всем красноармейцам подходящих.

– Постой-постой, ты ж сам еврей.

– Я – из боевых. Свой. А это – присланные. Грамотни, не спорю. Они в детстве Талмуд учили чи там шо ще… а потом сразу цього… Карла Маркса. Як начнет говорить, у хлопцев ум за разум заходит. Я до члена Реввоенсовета товарища Ходорковского Йосифа Исаевича прорвався. Як же так, кажу, неужели нету для нас другой нации, с православным уклоном? Он такой бойкий товарищ, в большевики записался раньше, чем сцать в штаны перестав. Если вы, говорит мне, красный командир Задов, вносите в наши ряды бациллу антисемитизму, то это у нас, пояснил, расстрельная статья номер один, и пожалуйте бриться! Какая, спрашиваю, бацилла, если у меня неразбавленная еврейска кровь, чистая, як моча младенца, и вы меня не берить на испуг. Он тогда помягчел: видите, говорит, очень для политической работы не хватает образованных людей, а православная интеллигенция нос воротит от коммунизма, и с нее комиссаров в достатке не получается. А еврейские юноши-самоучки горять желанием, от нищеты своей, построить сплошную справедливость. Ну, объясняю я, это понятно, это я разделяю, но только если какой горящий юноша, не умеющий воевать, а считая Карла Маркса за бога, лезет в бой без страха в надежде на загробный коммунизм, то он, конечно, гибнет от первой глупой пули и теряет всякий авторитет, а красноармейцы получають разочарование. Хто гибнет с толком, тому всегда почет и уважение, а если по дурости – это удар по боевому настроению… Ну, в общем, понижають меня с командира роты до командира взвода, а потом вертают назад, потому шо комсостава тоже нехватка. Ну, я й решив тогда: пойду с хлопцами туда, де нет такого волокитства и живется простодушно, як у Адама с Евой. От и суди теперь, чем мне не нравиться Красна армия.

Ставя в разговоре точку, Лёвка так шарахнул пудовым кулаком по столу, что дремавший в сенях Юрко тут же заскочил в комнату, тараща глаза. Махно жестом отослал его обратно. Слушая Лёвку, он думал о чем-то своем, давно назревшем.

– А как ты, Лёва, в анархию пришел, шо у тебя тогда в голове было?

– Хм… – нахмурился Задов. – Ну, ты прямо як товарищ Ходорковский. Вроде як допрашуешь. Добре. Значить, так, народывся в еврейской колонии Веселая, у нас тут, на Катеринославщини… двадцать пять годов назад. У батька було две десятины земли и четырнадцать душ едоков: сами батькы, стари и десять душ дитей… Исак, я, Данька, Наум, Фира, Любка, Катька, Сара, Цива, Аська… – Задов зло сощурил глаз: мол, продолжать ли? И, не встретив возражений, со вздохом продолжил: – Шо толку з двох десятин? Голодовали, конечно. Продал батько землю и подався в Юзовку. Купил там биндюгов, стал железни чушки возыть и всяке друге, тяжоле. Здоровый був, вроде як сам из железа сотворенный. И звалы його «Вир». На днипровскых порогах самый первый каминь так звався, страшенно велычезна каменюка. – Лёвка поднял ручищу с чаркой высоко над столом. Задумался, вспоминая. – Надорвався батько. Поболив недолго, и помер. А я в пятнадцать годов пошол на мельницу мешки тягать, тоже крепким хлопцем був. Потом в доменный цех, каталем. Положать в тачку пудов двадцать – везу… Як-то мастер за шо то меня облаяв, ще й ударыв. Ну, я йому ответ дав. Мени в полсилы сылы бы, а я… Мастер на инвалидность, а я – в тюрьму. Там з анархистамы связався. Выйшов з тюрьмы, стал бомбы кидать… Ну…

Лёвка неожиданно выпрямился, с обидой и гневом спросил:

– Ты меня в чем-то запидозрюешь, чи шо? Шо ты заставляешь мене споведуваться?

– Сядь! – сказал Махно. – Сядь, Лёва!

Некоторое время они смотрели друг на друга, и в этом молчаливом поединке взглядами Нестор победил. Лёвка еще какое-то время крутил в руке пустую чарку, потом с силой поставил ее на стол.

– Не сердись, Лёвка, – сказал Нестор. – Я к тому спросил, шо хочу рекомендовать штабным, шоб выбрали тебя начальником разведки и контрразведки. От нее, сам понимаешь, во многом зависит наша жизнь.

– Да ты шо!.. – смутился Лёвка. – Тут же ум нужен, грамотешка… а у мене два класса хедера. В слове больше ошибок делаю, чем в нем буквов…

– Ум од классов не зависит, Лёва! Паны считали нас, беднякив, дураками и крепко просчитались. Так шо отсыпайся, и завтра – на нову работу.

Утром в Сартане возле штаба собрались конная группа Каретникова и полк тачанок Фомы Кожина. Черныш и Нестор проехались на лошадях вдоль строя, дали последние наставления. Озеров выдал командирам оперативные предписания.

– Волноваху брать с ходу, хлопцы! – прокричал начальник штаба. – Пока они думают, что мы под Таганрогом застряли…

– У меня из двадцати пулеметных тачанок только две с лентами! – ответил Кожин. – А остальные куда? Под нож Шкуро?