Горькое счастье

Она наклонилась к нему, одной рукой обняла его шею, а другой стала играть его мягкими светло-русыми волосами.

– Послушай, mon ch'eri ami (мой дорогой друг – франц.), ты знаешь, как я симпатизирую тебе, – произнесла она с нежностью. – Бог знает, чем ты умел привязать меня к себе! Кажется, нет вещи, которой бы я для тебя не сделала, нет жертвы, которой бы не принесла тебе. Но теперь, раз, в первый раз в жизни, у меня есть к тебе просьба. Выполнишь ее?

– Не сомневайся! – заверил он ее.

– Оставь меня, ищи себе другую – лучше, чище, невиннее.

– Скажи, что и ты любишь меня, как и я – тебя… – взмолился он.

– Я не могу, я не должна любить тебя.

– Я не понимаю – почему. Впрочем, я сейчас вообще плохо соображаю, – признался Николай и посмотрел ей в глаза, отчего еще больше взволновался, сердце его забилось восторгом. – Но я твердо знаю только одно – никто другой кроме тебя мне не нужен. Ни сейчас, ни после. Всё, всё в мире сейчас – это ты.

Ольга тяжело дышала, щеки ее горели. Белое платье так и ходило на ее груди, и в легкий вырез видно было, как быстро подымаются и падают розовые округлости ее тела. Каждое слово, каждый звук голоса молодого графа входил ей в душу, ответная любовь, глубокая, чистая, стремительно наполняла ее сердце. Она вспыхнула, поглядела в его серые, полные любви глаза, на его статную, красивую фигуру, от которой веяло силой и юностью, протянула без колебания ему навстречу руки и сказала: – Пойдем в дом, в мою комнату…

А потом, уже в ее комнате он, нежно обняв ее, целовал её, полный благоговения к ней, полный сознания предстоящего ему неслыханного блаженства. Сердце его дрожало от нежности и любви. Целуя ее голову, щеки, лицо, он вдруг увидел, что из глаз ее текут слезы. Это взволновало и растрогало его.

– Милая… не плачь… милая… – твердил он жалостно и мягко. – Что ты плачешь, что?

– Мне стыдно перед тобой. Ты такой чистый, добрый, и я стесняюсь говорить тебе об этом.

– О чем?

– Что я гадкая…

– Вздор, вздор! Какая же ты гадкая?! Ты ангел, нет, ты прекраснее всех ангелов в раю. Ты и есть мой рай.

– Но если ты будешь со мною, то ведь сколько обид, позора и страданий падет на тебя.

– Ну и пусть, пусть… если ты будешь рядом, если ты любишь меня – то мне ничего в жизни не страшно.

Она порывисто обняла его за шею и нежно привлекла его голову к себе на грудь. Она была без корсета, отчего он почувствовал податливую упругость ее тела и его теплый, сладострастный запах. Тут она вдруг быстро закинула руки ему за шею, томным, страстным и сильным движением вся прильнула к нему и, зашептала отрывисто, вся содрогаясь и тяжело дыша:

– Так не будем ничего бояться… Я хочу, хочу этого. Один раз… возьмем наше счастье… Милый, иди же ко мне, иди, иди…

Он увидел близко-близко около себя глаза Ольги, сиявшие безумным счастьем… и что-то потаенно-обрадованное мелькнуло в ее дивных бездонных и притягивающих его как водоворот глазах.

Он почувствовал упругую тяжесть ее груди и сжал ее в объятиях.

– Сумасшедший!.. – воскликнула она и повторила: – Сумасшедший! Иди, иди ко мне сюда… – проговорила она чуть слышно и, не выпуская его рук, опрокинулась назад, к раскрытой постели, увлекая его за собой…

И тут вдруг впервые настоящее взрослое желание поднялось в нем, и сладкая истома прошла по всему его телу. А в голове его пронеслась мысль: «А вдруг она вовсе отвергнет меня, и выйдет глупо и скверно?..» Но желание было сильнее голоса рассудка и вскоре победило его, дав насладиться всецело чувством высокого, чистого восторга – быть вместе с любимой женщиной, которая, он чувствовал это всем своим существом, тоже любит его…