Горничная особых кровей

Сначала я направилась в женскую спальню, но уже у самой двери до моего уставшего мозга дошло — я в таком состоянии не засну. Буду думать, переживать, в мою голову придет какая-нибудь дурацкая мысль, и я все испорчу.

Так что я свернула и дошла до кухни. Гу заваривает для Гримми травки для успокоения нервной системы, и оставляет чайник с ними всегда на одном и том же месте. Надеюсь, отвар еще остался. А если нет — просто выпью чаю.

Хорошо, что полетела автоматика — всегда можно открыть дверь. Повозившись недолго с замком, я проникла внутрь. В дальнем углу кухни, у стола, слабо мерцала одна-единственная лампа. Откуда-то из тени ко мне аышла огромная фигура.

Я было испугалась, но быстро взяла себя в руке. Это же просто Гу, наш медведь Гу.

— Регинка? — донеслось до меня сонное. — Чего не спишь?

— Не могу. Лезут всякие мысли в голову.

— И я не могу, — вздохнул устало повар, и включил основной свет. В руках мужчины была темная бутылочка, а на бороде — крошки. Какие бы деликатесы Гу не готовил, любимой его закуской оставался кусок хлеба с салом.

— Я тоже не могу.

— На? — он протянул бутылочку.

«Да, это, пожалуй, лучше успокаивающего отвара».

Я приняла бутылочку и глотнула прямо из горла. Жидкость огнем опалила рот, пищевод, и теплом разошлась по телу. Я прошла к столу, где обычно выпивала наспех утреннюю чашку кофе, уселась на табурет и начала массировать виски.

— Сальца будешь? — деловито спросил Гу.

— Нет. Лучше просто хлеба дай.

Повар тоже сел за стол и протянул мне кусок душистого хлеба. Мы немного посидели молча, пожевали, а потом еще пригубили настойки по рецепту предшественника Гу. Я таки попробовала сала, и сделала еще глоток.

Кухня закачалась перед глазами. Я начала уплывать в тепло, даруемое алкоголем, тонуть в нем. А вот у Гу алкоголь развязал язык:

— Я тридцать лет на этой кухне вкалываю. За эти годы ни разу упрека не слышал, всем все нравилось. И Элайзе, и муженьку ее почившему, и остальным. А как прилетел этот чужак бледный, так сразу началось: и жира-то много, и масла, и приправ бы поменьше. Гримми покоя не дает, все жужжит и жужжит над ухом. Неправильно мы, оказывается, питаемся. Жареное — нельзя, соленое — запрещено, копченое — вредно. Все подавай отварное да безвкусное. Тьфу, — Гу тяпнул из тарелочки еще один кусочек сала, сунул в рот и принялся ожесточенно жевать.

— Меня она вообще приказала выставить.

— Ну, тебя за дело, — сказал беззлобно повар. — Своенравная ты девка, бестолковая. Уж не обижайся, как есть говорю.

— Спасибо за понимание.

Гу даже и не услышал меня, его мучили вопросы правильного питания. Он жевал сало и искал, на кого бы еще пожаловаться.

— Это все барышни веронийские! — воскликнул он. — Даже не попробовали моих жареных курочек. Весь вечер фруктами давились и шипучкой накачивались.

— Фигуры берегут.

— Да где фигуры-то? Досок парад! Одна другой худее, лицом синюшнее. Женщина должна быть круглая, крепенькая! А эти, как издыхающие лебеди, еле плетутся, говорят слабо. Такую тронуть страшно — сломается!

— Бледность и изящность в моде.

— Вот и ты с виду чисто покойница, — брякнул Гу, переведя на меня затуманенный взгляд.

— Тощая и бледная. А ведь хорошо ешь. Только выстави тарелку — все разом сметаешь, как свинья.

— Свинья?!

— Свинка, — тут же исправился Гу.

— А ты медведь!

Повар наш и впрямь напоминал косолапого. Мощный, крупный, свирепый с виду — но, по сути, славное создание. Когда я только устроилась горничной в особняк, он глядел на меня хмуро и порыкивал, когда я лишний раз на кухню заходила. А потом даже стал заботиться в своей грубоватой манере, подкармливать. Оценил, что я не боюсь отвечать ему и голову в плечи не вжимаю, когда он ко мне обращается. Все остальные-то женщины из прислуги при нем на цыпочках ходят. Кроме, пожалуй, Маришки. Маришку он тоже по-своему опекает.

— Хороший зверь, — не стал спорить мужчина, и огладил с достоинством бороду. — А вот наш новый владетель — змея, холоднокровный.

— Он приказал мне прислуживать ему.

Повар удивленно крякнул:

— В постели ублажать?

— Нет! — меня аж передернуло. Все центавриане мне кажутся андроидами, но этот… В нем сильнее чувствуется что-то нечеловеческое. Недаром он сегодня меня вверг в панику. — Просто — прислуживать. Поиздеваться надо мной вздумал, погонять.

— Так это… проси освободить от клятвы. По обычаю владетель должен отпустить подданного, который не желает ему служить. Служба, она только по доброй воле допустима, иначе не по-нашенски.

— Это прекрасная мысль, Гу, — задумчиво проговорила я.

— А то ж! У нас, в Дарне, люди толковые. Вот, раньше, бывало… — Гу снова протянул мне бутылочку, и я машинально сделала глоток из горлышка. Один глоток всего, но как хорошо отгоняет дурные мысли.

Я покосилась на повара и возблагодарила Звезды, что в этот час он тоже оказался на кухне. Иногда так хочется, чтобы кто-то просто посидел рядом… Гу понес сущий вздор про исключительность энгорцев, дарнскую гордость, зону, но я слушала его, не перебивая. Так и задремала…