Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

А цветы в лесу были всякие: синие ирисы, орлики, пунцовые и желтые с пунцовыми открылками орхидеи, золотые лилейники, сиреневые саранки. Женщины навязали из них десятки больших букетов. Виталий Антоныч вырезал палку-трость, разукрасил ее желобками и шашечками, поднял, шутливо грозя, и спросил:

— Кого?

Кошич ответил мужественно:

— Меня, Виталий Антоныч.

А Дина поцеловала Кошича и сказала:

— Казбич, миленький, этого я никогда не забуду!

Вообще Кошич держал себя в этот день превосходно и даже за поцелуй очень тонко отомстил Дине. Ловко и незаметно для самой Дины он ей вымазал сажей нос. И Дина в таком виде ходила, наверно, часа два. Мы все помирали со смеху, глядя на ее нос, а Дина думала, что мы смеемся ее острым, колючим словечкам.

Не знаю почему, но мне часто вспоминалась Шура. Я думал: нам всем хорошо, весело, а она там, в городе, сейчас совсем одна со своими тревогами. Мать — «веселая хлопотунья» — ее не развеселит. А может к тому еще прийти Илья и нагнать ей новой тоски. Зря она не поехала! Чего постеснялась? Об этом я даже несколько раз сказал вслух.

А когда мы ходили по лесу, собирали цветы, Дина поманила меня к себе. Подхватила под руку и увела подальше от Маши, весело крикнув ей: «За нами не подглядывать!» Поставила меня к толстой сосне и сказала:

— Костя, я тебя сейчас расстреляю.

Нос у нее был уже не в саже, и я без смеха спросил:

— За что?

Она потрясла головой:

— Не понимаешь? Ты что же, всерьез, что ли, Машу на Королеву поменять хочешь? Или думаешь, что я ничего не понимаю?

Я ни капельки не рассердился и ответил, что она угадала, я именно так и думаю. То есть думаю, что она ничего не понимает. А Дина поняла мои слова так: она угадала, что я Машу хочу поменять на Королеву. И влепила мне такую здоровенную оплеуху, будто все еще играла в волейбол и стояла на подаче мяча. А я поглядел вверх: не оторвалась ли и не улетела ли моя голова?

После этого мы долго и спокойно объяснялись. И Дина меня поцеловала.

— Ну, все же смотри, Костя!

Верочка Фигурнова вскоре спросила, почему у меня одна щека такая толстая и красная. И я ответил:

— Напекло солнцем.

Дина была поблизости, сказала:

— С этим, Костя, не шути. Это действительно очень похоже на солнечный удар.

Я только пожал плечами:

— Ты медицина. Тебе лучше знать.

Слух об этом дошел до Маши. И хотя к тому времени щека у меня стала совершенно обыкновенной, Маша заставила меня сделать из газеты пилотку и надеть на голову.

О Шуре больше я не говорил. А думать думал. Почему у людей возникают разные предположения? Почему только «так» вот должно быть, а никак иначе быть не может? Ведь лучше Маши на всем свете нет никого! Да разве кто-нибудь и когда-нибудь нас разделит? Что я, в Шуру влюблен, что ли? Чепуха! Дина, когда мы с ней объяснялись, сказала: «Ну, ты сам, Костя, может быть, и ничего. А Королева?» Что Королева? Что, Шура не понимает, не знает разве: Мы с Машей навеки! Зачем ей-то самой такая глухая, бесполезная любовь? Еще раз: чепуха!..

В это время ребята запели: «Если бы парни всей земли…» И я стал с удовольствием подтягивать. Я очень люблю эту песню. Мотив у нее красивый и слова железные, крепкие. Вокруг только одних этих слов, «если бы парни всей земли», тысячу, миллион разных картин нарисовать себе можно. Один человек — и то сила. А какая же тогда сила — парни всей земли! И если… Эх!.. Да —

Если бы парни всей землиХором бы песню одну завели.Вот было б здорово,Вот это был бы гром!

После такой песни нельзя было просто перейти на другую. Все замолчали, задумались. И каждому, наверное, представилось: нет такого на свете, чего не сумели бы сделать люди. Для себя. Для счастья общего. Все вместе. Если все вместе. Это главное.

Кажется, я забыл вам сказать, что Алешку мы не все время носили с собой. И тогда с ним на вахте по очереди оставались женщины. Была очередь Светы. А это все равно что остался бы, скажем, Тумарк. Опыта у Светки тоже не было никакого.

Но тут на гору к нам влетела она. С Алешкой на руках. Задыхается, от слез вся мокрая. Алешка тоже заходится криком. Представляете, какая поднялась тревога? Маша так и побелела: «Что с ним? А Светка и слова выговорить не может, только на горло показывает. Знакомое дело: проглотил что-нибудь! Но кричит — значит, еще не так страшно: воздух проходит.

— Чего проглотил? — спрашиваю.

Светка:

— Рыбу!..

И снова давай обливаться слезами.

Какую рыбу? Оглядел я Алешку. И Дина оглядела. Она-то специалист по глотательным делам. Кругом полный порядок. Алешка Машу увидел, орать перестал. Улыбается. Только руки у него действительно сырой рыбой пахнут. Ну и что же? Рыба — полезная пища. Не все мужику жить на каше!