Город

Мику послышался негромкий вздох удивления и тревоги. Он внимательно посмотрел на портрет. Девочка была неподвижна, но, конечно, ахнула именно она.

– Да, – сказал Мик, – Становилось опасно. Они бродили по моему островку, вечно взъерошенные и черные от дождя. Глаза у них горели желтым огнем – от голода. А кругом была только тихая вода и верхушки елок, и постоянно моросил дождик. Я уже не мог рыбачить: я заперся на все запоры и глядел в окна на волков. А они бродили вокруг, заглядывали в окна и тоже глядели на меня. Тот, первый, быстро затесался в их компанию. Я уже не мог отличить его от остальных.

По мере того, как Мик рассказывал, в чулане будто становилось светлее. Но это не рассветало – за окном была по прежнему темнота в ярких пятнах звезд. Это картина тихонько светилась нежно-зеленым светом.

Мик ахнул, потом сказал «Ага» и крепко прижал картину к груди. Дальше он рассказывал тихо-тихо, на ушко девочке. Зеленый свет, казалось, гладил живот и грудь не сильным теплом.

– Дождь не прекращался. Волков надо было как-то прогнать. Однажды утром, когда вдруг выглянуло из туч солнышко, я тайком вылез в окно и стал чертить на земле магический знак. От опасных зверей. Конечно, спешить в таком деле нельзя, и нервничать тоже – но я все равно спешил и нервничал. Ничего не мог с собой поделать.

Мик, дрожа от холода и страха, чертил заостренной палочкой по мокрой земле. Первым делом круг, так всегда. Вертикальная линия из четырех точек в центре. Треугольник с одной волнистой стороной. Он старался не замечать холодных касаний мокрой травы, моросящего дождя над головой, сырости, прокравшейся в ботинки. Когда рисуешь магический знак, надо перестать видеть мелочи. Надо вообще перестать видеть отдельно траву, а отдельно небо, а отдельно волков. Всё должно быть вместе, и ты с этим сливаешься.

– Правда, специально так редко получается, – вздохнул Мик, – Само собой должно выходить.

– А ты можешь нарисовать знак, чтобы вывести нас отсюда?

Голос был тихий и мелодичный. И Мик как будто знал его, что-то вспоминалось неопределенное, но хорошее и немного грустное. Мик помолчал, пытаясь достать воспоминание или сон. Не вышло.

– Знак надо на земле рисовать или на песке. На полу не получится. И, наверное, с людьми это не очень работает.

Девочка вздохнула.

– В общем, тогда у меня почти получилось. Я рисовал так, что не заметил, как подошел волк. Я только вдруг увидел, как нарушая линию круга, в рисунке появилась лапа. Худая волчья лапа с твердыми когтями, черной кожей на подушечках и торчащей во все стороны мокрой шерстью. И я сразу понял, знак теперь не сработает. Я отпрыгнул от него и упал. А он сидел, положив лапу на рисунок. А когда я, спотыкаясь от страха, влез наконец в окно и обернулся – там были уже все. Вся стая. Сзади их освещал узкий луч солнца, на которое налетели облака. И вода так поблескивала…Знаешь, – доверительно сказал Мик, – Я подумал, я там навсегда. Из-за этой воды.

Девочка кивнула.

– Ты утонула? – спросил Мик.

Она долго не отвечала, думая о чем-то. Потом сказала, – Точно не помню, но, по-моему, да.

Теперь кивнул Мик.

Он вдруг услышал тишину за дверью. Тишину и темноту. Это вовсе не обнадеживало, наоборот – пугало. Мик поглядел в окно – за стеклом было теперь совсем темно, ни звезд, ни отсвета фонарей.

Прошло какое-то время, и куча тряпья на полу зашевелилась. Из нее, выгнувшись, вывернувшись, показалось что-то. Медленно оно поворачивало к Мику человечью голову с человечьим лицом.

Это было страшно; Мик закричал в самого себя. Поднимающийся почти показал ему лицо – а Мик точно знал, что не может его видеть. Но и закрыть глаза было нельзя.

В самый последний момент, когда Мик почти увидел, кто-то схватил его за руку и потащил вверх.

Мик медленно дышал, привыкая к миру. За окном был однотонный, серый рассвет. Рядом сидела, держа его за руку, Зеленая Девочка.

– Спасибо, – сказал Мик.

Девочка улыбнулась, чуть сжала его ладонь и постепенно растаяла в пустом свете. На полу было просто тряпье, в пыли были следы Мика.

– Тогда я только до конца поверил, что проснулся, – сказал Мик.

– Но проснулся ты там же? В том чулане? – спрашиваю немного запутавшийся я.

– Конечно.

Я вдруг вспомнил про исчезновения детей в городе.

– Слушай, Мик. А эта история точно произошла там, далеко на юге?

Мик посмотрел на меня с интересом, – Точно. А где еще она могла произойти?

– Здесь тоже пропадают дети.

Мик спрыгнул с подоконника и обернулся к окну. Тонкий грифельный силуэт на фоне акварельного, нежного и мокрого голубого неба.

– Нет, – после паузы сказал он, – Совсем не похоже. Здесь они пропадают, наверное, как-то по-другому.

– Наверное, – вздохнул я, – Кофе совсем выдохся, сварить тебе еще?

– Нет, спасибо.

Мик обернулся и снова вскарабкался на подоконник. За его спиной, близко-близко к стеклу, промчалась большая белая чайка.

– Ну так вот, – продолжил Мик. Я потихоньку начал скручивать себе папиросу.