Город ангелов

На счёт затаившихся гостей – это правда. Мы поднялись в высотное здание, которое облеплено стеклянной облицовкой только до половины. Но нам хватило сил забраться на высоту двенадцатого этажа, чтобы сквозь запылённые окна видеть Даунтаун на западе, до которого рукой подать, стандартные плитки-крыши домов Централа, и даже холмики Беверли-Хиллз… А вот держать ситуацию под контролем и видеть, что же там творится под ногами данного небоскрёба-юнца, наши глаза не в силах разглядеть. Я уверен, что труп напарника быстро найдут, скоординируются и сообразят, где мы укрылись. А, может, уже на подступах к этому этажу, и прочёсывают коридор за коридором, пролёт за пролётом, комната за комнатой.

Номер за номером…

Не могу сказать, что он уже готов, хотя и облицовка стен соответствует номеру среднего класса, но шумоизоляционный материал и строительная пыль, в особенности на окнах, говорит о том, что ему ещё далеко до открытия. Окна хоть и хорошие, мои любимые – широкие, от пола до потолка, и сквозь их прозрачное тело видна небесная синева, мою душу коробят сомнения, что мы не взаперти, и за теми выходными дверями не сидит ещё одна парочка, в ожидании. Да и, вместе с тревогой, моё тело встряхивает холодная дрожь, ненавистная мною. Озноб… Вероятней всего из-за раны.

А девка снова мне скулит.

– Ну пожалуйста, офицер… Я не могу уже, – заговорила податливым тоном.

Однако, хитрая – меняет тактику. Я бы не против… Просто, очень сильно болит живот, и по-прежнему кружится голова после столкновения с «птичкой». Может, ты и права, но «птичка», отнюдь, не безобидная была, а с длинными когтями, которыми меня рвала. Но, какая бы крутая не была, уже не полетит. Пёрышки свои не собрать.

– Если нет туалета, – я найду другой, – а девушка никак не уймётся.

Тот сон, который рассказал, – его я видел всего лишь раз, и ещё много лет ходил с чувством прожитой реальности наяву. До недавних пор, я это правдой считал, и даже некоторым рассказывал о себе. Свою мать я хорошо знал… да что говорить, – она же вырастила меня, и воспитала таким, каким являюсь сейчас…! Но во сне была не она.

Хорошо повзрослев, я разобрал своё прошлое на мелкие детали, и снова попытался сложить воспоминания вместе, чтобы получить единую картину. Как и с тем, что умереть можно лишь раз, я понял, что за самим собой, издалека невозможно наблюдать. Перечислив все разумные варианты, себе я смог объяснить лишь тем, что видел сновидение. Пусть оно было настолько реальным, что надолго засело в памяти, но нельзя, если ты не сумасшедший… Невозможно, если ты не шизофреник, способный менять характеры, как маски… Если ты здоровый человек – нельзя об этом даже заикаться! Особенно чужим.

Но, единственное, что меня коробит – девушка явилась в этом образе задолго до того, как встретились. Мне кажется, что нет в живых. Как это больно осознавать, но после коротенькой встречи прошли десятилетия, а ты носишь в груди чужую боль, в тебе сидит раскаяние… И ты ищешь каждый день, бродишь по ночам… скитаешься по забегаловкам в поисках какой-нибудь пьяной шалавы, которой твои расскажи, даже в самом чистом виде, не нужны.

Вот, что я чувствую в такие моменты: во мне сидит жалость, но раскрыться не могу; во мне живёт отчаяние, но я вида подавать не хочу. Меня ест вина за то, что не нашёл девчонку ту, в которую, когда-то, был влюблён. И это подъедает мой потенциал, разрушает мою психику, а иногда – доводит до истерики. Внутренней, когда не можешь порадоваться за друга, у которого рождается сын. Потому что у тебя – никого и ничего. Одна комната в квартире, один диван и костюмчик в шкафу, который ненавидишь; одна зубная щётка, и рядом – запасная, для гостей, которых никогда в моём доме не бывало больше одного.

Но только пистолетов пара… И работа, съевшая жизнь.

Мне кажется, тот голос, что живёт в голове – это наказание, расплата за дурную молодость. Он мою душу терзает всегда, как только раскрываю глаза и память, после окончания свежего сна, словно нарочно возвращает к той мерзкой стихии, чтобы сделать ещё один укол, нанести ещё одну рану. Потому что он меня сводит с ума, пробуждает старые чувства, поднимает с низа боль, словно ил из дна. Щемит в душе тоска…

Эта девушка мне кого-то напоминает, а голос порождает боль. Очень острую.

– Офицер, ты весь бледный…

Я сползаю со стекла очень медленно, но тихо, контролируя себя, чтобы спуститься на колени. Испугавшись внешнего вида, девушка лезет руками к животу, а у меня – тошнота и голова, словно не своя. Но это не мешает её за руку остановить, и показать на больное место взглядом.

– О, боже! – кричит она, но не виснет в ступоре возле меня, и не пятится назад, а сразу говорит. – Офицер, да у тебя же тут дыра! Почему молчал? – спрашивает она.

– За нами побежал один, но у него был нож… – начинаю я. – Думал, царапина.