Город без войны

Сашка испуганно поднял голову и увидел над собой удивлённое девичье лицо с жёлто-зелёными глазами и редкими веснушками.

– Катя?

Это было как будто сотню лет назад. Корпус. Экскурсия старших гимназических классов к кадетам первого года обучения. Полудетские конкурсы, показательные стрельбы, вечером – танцы. Катя Краева. Дочь капитана Краева. Бант в длинной косе, глупое хихиканье с подружками и упорные, заворожённые взгляды на Сашку. На танцах, когда девочки приглашали, она сунулась было к Сашке, но он разгадал её намерения и поспешно удрал из зала. Потом Катя стала по поводу и без повода приходить к отцу на работу. Оказалось, что у неё проблемы с правописанием, а она собиралась поступать в университет. Краев попросил Сашку вечером помочь Кате разобраться с правилами. Они сидели в пустом полутёмном классе: Катя и Сашка с учебником, а через две парты, улёгшись на скамеечку, дремал Илья, без которого Сашка уже никуда не ходил. У Сашки от общения с Катей осталось впечатление, что не правописание её занимает, а он сам, и огромное чувство неловкости, потому что разговаривать с девушками он не умел. Но всё это было давно, и уже месяц он Катю не видел. И не должен был видеть никогда. Когда ты не из гвардейского Корпуса, когда ты голоден, грязен и в синяках, нормальным девушкам незачем с тобой общаться.

– Я видела, как ты под машину попал, – сказала Катя. – Сильно ушибся?

– Нет, не сильно, – буркнул Сашка.

– Не ври, – она вытащила из кармана платок, – возьми, у тебя кровь носом идёт. И вообще, в случае аварии у человека шок бывает. И он даже с переломами может некоторое время ходить. Ты уверен, что у тебя ничего не сломано?

Сашка не был уверен. Молча взял платок и приложил к носу.

– Пойдём ко мне, я недалеко живу, – решительно сказала Катя. – Там и разберёмся, что с тобой.

– Я не могу к тебе пойти. Понимаешь…

– Да всё я понимаю. Папа про тебя говорил. Тебя выгнали из Корпуса. Все подумали, что ты в Энск хотел убежать.

– Хотел, – Сашка усмехнулся, – ещё я хотел весь город отравить, а из центра сделать южные развалины. А ещё…

– Саша, – прервала его Катя, – успокойся, пожалуйста. Я не верю, что ты мог предать город. Мне папа всё рассказал. Это твой друг виноват, Илья. Мне он, кстати, никогда не нравился, – Катя протянула ему руку. – Пойдём, сейчас у меня дома никого нет. Мама на дежурстве в поликлинике, а папа в части. Вернётся поздно. Пошли, не бойся.

Сашка вздохнул и, проигнорировав протянутую руку, поднялся сам.

– Телефон у тебя есть? – делать у Кати ему было нечего, но от неё он мог позвонить домой.

– Да, идём.

Сашка пошёл следом, стараясь не очень хромать и придерживая одной рукой окровавленный платок, а другой – рёбра.

– А где ты сейчас устроился?

– В танковом училище.

– Да-а? – Катя с сомнением покачала головой. – А чего ты без формы и одежда у тебя дымом пахнет?

– В самоволку удрал. Надел что подвернулось, – Сашка разозлился. – И вообще, я к тебе домой не просился. Не веришь – не веди.

– Ладно, ладно, – заторопилась Катя, – подумаешь, обиделся сразу.

Они шли по длинной улице, названия которой Сашка не мог вспомнить, хотя раньше ходил здесь. Просто было это давно, а может, и вовсе не было. Не было у него никакого дома, никакого Корпуса, а девочка, что идёт рядом, ошиблась и приняла его за другого.

Катя меж тем всё время говорила, взволнованно всплёскивая руками:

– Папа долго переживал свой перевод и сейчас переживает. Нам ничего не говорит, но я вижу, он сам не свой. Пятнадцать лет в Корпусе служил, а его выгнали. Ведь он не виноват! Получается несправедливо. А ещё он о тебе вспоминал. Жалеет, что так получилось. Хотел место тебе подыскать, но друзей у него почти не стало. А ему очень обидно!

Сашка кивал, поддакивал и даже пытался улыбнуться.

– Пришли, – наконец сказала Катя.

Сашка осмотрелся: они оказались на улице, застроенной красными двухквартирными домами. Катя открыла калитку одного из них…

– Заходи. Собаки во дворе у нас нет.

Зайдя в дом, Сашка, прежде чем разуться, немного помедлил, но под требовательным взглядом Кати скинул ботинки. Через крохотную тёмную прихожую они прошли в длинную и мрачноватую комнату. Такой она выглядела, возможно, из-за коричневых обоев, а может, из-за тяжёлых штор на окнах. Или просто день такой был, хмурый и пасмурный… Стояли в комнате диван, кресло, низкий столик с разбросанными по нему газетами и шкаф. Ещё из комнаты вели три облупившиеся двери. Две из них были приоткрыты, и Сашка увидел кусочек кафельного пола в ванной и книжные полки от стены до стены в другой комнате. В кухню вела полукруглая арка. Над аркой болтался мохнатый помпончик на верёвочке.

– Это Кузька, домовёнок, – объяснила Катя, проследив Сашкин взгляд. Она подошла к помпончику и повернула его: к серой шёрстке были пришиты пуговицы-глаза. – Кузька приносит удачу. Ты давай, располагайся.

Сашка боком, стараясь, чтобы не видно было дырок на носках, приблизился к дивану. Над ним висели картина – написанный масляными красками гвардейский Корпус – и несколько фотографий. Одна из них Сашке была знакома: Краев в аудитории Корпуса. Снимали недавно.