Город бездны

— Да, вероятно. Но любой, кто хочет выжить на Окраине Неба, так или иначе должен стать солдатом. А это входит в плоть и кровь. Если не решаешь проблему, становишься ее частью. Если не выступаешь за одну сторону, тебя по умолчанию считают приверженцем другой.

Разумеется, это было довольно грубо и упрощенно. Например, если у тебя именитая родня или толстый кошелек, ты запросто можешь купить себе право на нейтралитет. Но для среднего гражданина Полуострова ситуация складывалась примерно так, как я описывал.

— Кажется, вы уже многое вспомнили.

— Память начинает возвращаться. Похоже, полезно было пообщаться с личными вещами.

Она одобрительно кивнула, и я ощутил укол совести. Я все-таки солгал ей. Фотоснимки дали мне гораздо больше, чем просто воспоминания. Но в данный момент ей лучше думать, что у меня пробелы в памяти. Будем надеяться, что Амелия не настолько проницательна, чтобы разгадать мою уловку, но впредь не стоит недооценивать Нищенствующих.

Я действительно был солдатом. Но комплект паспортов и прочие детали позволяли сделать вывод, что мои возможности не ограничивались боевыми навыками — хотя они, несомненно, служили основой для всего остального. До кристальной ясности пока было далеко, но я уже знал гораздо больше, чем день назад.

Я родился в семье, принадлежащей к нижним слоям аристократии. Эти люди еще не дошли до вопиющей бедности и сознательно стремятся поддерживать иллюзию обеспеченности. Мы проживали в Нуэва-Иквике, на юго-восточном побережье Полуострова. Ветшающее поселение, отграниченное от войны неприступным горным хребтом, сонное и равнодушное даже в самые мрачные военные годы. Северяне нередко заплывали вниз по побережью и гостили в Нуэва-Иквике, не опасаясь расправы — даже когда мы официально считались врагами. Браки между потомками Флотилии не были редкостью. Я вырос со способностью читать на гибридном языке противника почти столь же бегло, как на родном. Мне казалось странным, что наши вожди вдохновляли нас на ненависть к этим людям. Даже исторические книги указывали на то, что мы были едины, когда корабли покидали орбиту Меркурия.

Но с тех пор многое изменилось.

С возрастом я начал понимать, что, не имея ничего против генов или верований объединившихся в Северную коалицию, я все же считал их врагами. Они совершили целый ряд изуверских деяний… Впрочем, мы от них не отставали. Да, я не презирал их и не считал, что они должны быть уничтожены. Но мой долг состоял в том, чтобы сделать все для нашей победы — чтобы война закончилась как можно скорее. Поэтому в двадцать два года я вступил в ряды Южной милиции. Я не был прирожденным солдатом, но быстро учился. Поневоле будешь учиться, когда тебя бросают в бой через пару недель после вручения оружия. Я оказался хорошим снайпером. Потом, после надлежащих тренировок, я стал первоклассным снайпером — и мне ужасно повезло, что моей части были нужны снайперы.

Я помню свою первую жертву — вернее сказать, первые жертвы.

Мы засели на вершине холма, который торчал над джунглями, и глядели вниз на прогалину, где войска СК выгружали припасы из наземного транспорта. С безжалостным спокойствием я поднял оружие и прищурился в прицел. Потом поймал в перекрестье волосков одного из бойцов вражеского подразделения. Винтовка была заряжена субзвуковыми микропатронами — абсолютно бесшумными и запрограммированные на пятнадцатисекундную задержку детонации. Достаточно, чтобы влепить в каждого находящегося на прогалине человека по заряду величиной с комара. Потом увидеть, как одним и тем же движением каждый из них лениво поднимает руку и почесывает шею, куда его укусило воображаемое насекомое. Восьмой, последний, что-то заподозрил, но было слишком поздно.

Солдаты падали в грязь с каким-то зловещим однообразием. Позже мы спустились с холма, чтобы реквизировать припасы для нашей части. Трупы, через которые мы переступали, были гротескно раздуты внутренними взрывами.

Так я первый раз пригубил смерти. Это было похоже на сон.

Иногда я гадал, что могло случиться, если бы задержка составляла меньше пятнадцати секунд, и первый солдат упал бы прежде, чем я нашпиговал остальных. Хватило бы мне выдержки и холодной воли настоящего снайпера продолжать, несмотря ни на что? Или шок от содеянного срикошетил бы по мне с такой силой, что я с отвращением выронил бы винтовку? Но я всегда повторял себе: нет смысла задумываться над тем, что могло бы случиться. Я знал лишь, что после первой серии нереальных расстрелов эта проблема исчезла навсегда.

Почти навсегда.