Город Эйч

— Вот-вот. Никакого огня на подавление. Это, черт возьми не армейская операция и не эсбэшная. Это просто полицейская акция. Понятно? — Алекс еще раз дождался дружного кивка и наконец повернулся в кресле.

— Извините, шеф. — сказал Перкинс: — можно задать вопрос, сэр?

— Валяй.

— У вас свитер под бронежилетом, сэр, непохоже, что он стандартный.

— Да, это мой старый свитер. Он у меня еще с… черт, даже и не помню, с каких времен.

— А… понимаю. Вот как у моей бабушки была трубка, сэр, так вы не поверите…

— Перкинс, помолчи…

— Хорошо босс. — Перкинс обиженно замолчал. Алекс смотрел на приближающийся особняк с ветхим крыльцом, место назначения. Ребята высыпали из бронированного фургона, рассыпаясь по двойкам и поднимая оружие. Охота началась.

Спустя полчаса Алекс сидел на ветхом крыльце и курил сигарету. Дым поднимался вверх синими кольцами, а он следил за ними, пока они не пропадали в синеве неба. Перед ним остановилась полицейская машина оттуда вышел детектив Виктор Честный, откуда-то сбоку выпрыгнул здоровенный пес и сел рядом, наклонив лобастую голову.

— Инспектор. — сказал Алекс, вынув сигарету из рта: — Вовремя. Мои ребятки только что уехали к вам в участок. Увезли этого клоуна.

— Что вы обнаружили? — спросил Виктор. Собака внимательно наблюдала за ними.

— Ничего. Зеро. Ноль. Дырку от бублика. От мертвого осла уши.

— Совсем?

— Совсем. Вы думали, что он Грендель, так? Он псих, это правда. Пальнул с перепугу. Но это конституционное право наших граждан — палить во все, что нарушает границы их частной собственности. А ордера у нас не было, так что любой судья его оправдает и выпустит. — Алекс затянулся и выпустил новые кольца дыма.

— У тебя есть потери?

— Нет. Если не считать моего старого свитера. Ты представляешь, картечь разорвала все на хрен. А на мне — ну хоть бы царапина.

— В рубашке родился. Черт! Мне бы хотя бы зацепочку.

— Извини, Виктор. Ни наркотиков, ни порнографии, ни незарегистрированного оружия. — Алекс покачал головой.

— Вот черт, — сказал детектив третьего класса Честный. И взглянул на собаку. Собака отвела взгляд в сторону.

— Свитер жалко, — сказал Алекс в пространство: — я к нему уже привык.

Ночью по улицам города мелькает тень. Тень скользит по переулкам, тень возникает и исчезает, и только в пятне лунного света можно увидеть вытянутую мордочку молодой лисицы. Вот она опустила голову и принялась что-то разнюхивать в лунном свете. Прямо перед ней, на пыльной мостовой высветилась линия, покрытая значками и рунами. Лисица попятилась. Она знала эти знаки. И если бы она была здравомыслящей лисицей, то давно взяла бы ноги в руки и рванула отсюда так быстро, как только могла. Но любопытство, извечное лисье любопытство…

Она взяла след и потрусила вдоль линии, помахивая своим пышным хвостом. Вскоре она увидела женщину, женщину, которая стояла на коленях и плакала, спрятав лицо в своих ладонях. Она стояла у самой линии, линия светилась и гудела от напряжения. Лисица припала к земле и попятилась.

— Прошу прощения, — сказала она, прижимаясь нижней челюстью к мостовой: — что нарушила ваше уединение, Повелительница Мэв. Я сейчас же уйду.

— Не… не уходи, — сказала женщина, всхлипывая: — постой, сестра. Мне так плохо сегодня.

— Хорошо, — сказала лисица: — я побуду с вами, столько, сколько вы захотите. — она осторожно подошла к ней и уселась рядом.

— Спасибо, — сказала женщина. Она вытерла слезы и села прямо.

— Сегодня полная луна. — сказала лиса: — ночь вашей силы. Не дело проливать слезы в такую ночь. И если у вас есть враги, то это они должны плакать в такие ночи…

— У меня нет врагов, сестра. Просто так устроен свет.

— Прошу извинить мне мое любопытство, Повелительница, вы можете прогнать глупую лисицу взашей, но что за история заставляет вас сидеть на пыльной мостовой и выть подобно волку в полнолуние?

— Это старая история, сестра. Старая как мир, — сказала женщина и посмотрела за линию: — просто я здесь, а мое сердце — там. За этой линией.

— Это же линия Абсолютной защиты, Повелительница? — сказала лиса: — я видела такую очень давно.

— Да. Она предназначена только для одного существа — для меня. Кто угодно может подойти к нему, обнять, погладить по щеке, просто быть рядом! Кто угодно! Даже кошка может сидеть у него на коленях! — женщина снова заплакала. Лисица промолчала. Она знала, когда можно говорить, а когда нет.

— Только не я, — повторила женщина: — но почему я — это я?! Я бы хотела быть тобой, сестра, мне не нужна вся моя сила, я готова уйти в изгнание, лишь бы только быть с ним. Ведь я обещала ему. И он поверил мне… Чума на оба ваши дома! — крикнула она в черное небо над ними.

— Я — это я и от этого проклятия мне не избавиться, — сказала она, склонив голову. Лиса промолчала.

— Знаешь, а ведь и было-то всего три месяца. Три месяца счастья. Коротких, как день и длинных как год. И я сказала, что буду с ним всегда, я могла бы выполнить обещание, сестра, ты же знаешь.

— Да, я знаю, Повелительница, — кивнула лисица.

— Если бы не это…