Город и псы. Зеленый Дом

– Ты меня еще не знаешь, – повторял Семинарио. – Поэтому ты и хорохоришься.

– Вы тоже меня не знаете, сеньор Семинарио, – сказал сержант.

– Если бы у тебя не было револьвера, ты бы так не ерепенился, чоло, – сказал Семинарио.

– Но он у меня есть, – сказал сержант. – И я никому не позволю обращаться со мной как со своим слугой, сеньор Семинарио.

И тут прибежала Чунга и встала между ними. Вот это смелость! – сказал Болас.

– Почему же вы ее не удержали? – сказал арфист и протянул руку, чтобы похлопать по плечу Чунгу, но она откинулась на спинку стула, и старик едва коснулся ее пальцами. – Они ведь были вооружены, Чунгита, это было опасно.

– Нет, опасный момент уже прошел, потому что они начали препираться, – сказала Чунга.

Никаких драк, сюда приходят развлекаться, а не ссориться. Пусть они помирятся, подойдут к стойке и выпьют по стаканчику пива, она угощает.

Она заставила Литуму спрятать револьвер, настояла, чтобы они пожали друг другу руку, и повела их в бар – им должно быть стыдно, они ведут себя как дети, два дурня, вот они кто, если хотят знать, ну, ну, уж не вытащат ли они свои пистолеты и не застрелят ли ее, и они засмеялись. Чунга, мамаша, королева ты наша, пели непобедимые.

– Неужели они стали вместе пить после таких оскорблений? – с изумлением сказала Дикарка.

– А тебе хотелось бы, чтобы они, недолго думая, изрешетили друг друга? – сказал Болас. – Ох уж эти женщины, до чего они жаждут крови.

– Но ведь их пригласила выпить Чунга, – сказал арфист. – Не могли же они обидеть ее, девушка.

Они пили, облокотясь на стойку, с самым дружелюбным видом, и Семинарио трепал по щеке Литуму – он последний настоящий мужчина в Пьюре, чоло, все остальные трусы, чуть что накладывают в штаны. Оркестр начал играть вальс, скучившиеся в баре непобедимые и проститутки разделились на пары и вышли на танцевальную площадку. Семинарио снял фуражку с сержанта и примеривал ее – ну, как он выглядит, Чунга? Уж наверняка не таким страшилищем, как этот чоло, но ты не обижайся, приятель.

– Пожалуй, он немножко толстоват, но уж страшилищем его не назовешь, – сказала Дикарка.

– Молодым он был тоненький, как Молодой, – напомнил арфист. – И настоящий сорвиголова, еще хуже, чем его двоюродные братцы.

– Они сдвинули три стола и уселись все вместе, – сказал Болас. – Непобедимые, сеньор Семинарио, его приятель и девушки. Казалось, все уладилось.

– Но они держались как-то натянуто, чувствовалось, что это ненадолго.

– Ничего не натянуто, – сказал Болас. – Они были в самом веселом настроении, и сеньор Семинарио даже спел гимн непобедимых. А потом они стали танцевать и все перешучивались.

– Литума опять танцевал с Сандрой? – сказала Дикарка.

– Я уж не помню, из-за чего они снова повздорили, – сказала Чунга.

– Из-за похвальбы, – сказал Болас. – Семинарио не слезал со своего конька, только и твердил, что в Пьюре уже нет настоящих мужчин, и все для того, чтобы превознести своего дядю.

– Не говори плохо о Чапиро Семинарио, Болас, это был замечательный человек, – сказал арфист.

– В Нариуале он голыми руками справился с тремя ворами, связал их и привез в Пьюру, – сказал Семинарио.

– Он побился об заклад с приятелями, что у него еще хватит пороху переспать с женщиной, пришел сюда и выиграл спор, – сказала Чунга. – По крайней мере, если верить Амаполе.

– Я и не говорю о нем ничего плохого, – сказал Болас. – Но это уже начинало надоедать.

– Он был такой же великий пьюранец, как адмирал Грау, – сказал Семинарио. – Ступайте в Уанкабамбу, Айабаку, Чулукаис – везде и всюду вы найдете женщин, которые гордятся тем, что спали с моим дядей Чапиро. У него было не меньше тысячи пащенков.

– Он, случайно, был не мангач? – сказал Обезьяна. – Там таких много.

Семинарио нахмурился – может, твоя мать мангачка, а Обезьяна – конечно, и я горжусь этим, а Семинарио, рассвирепев, – Чапиро был сеньор и только изредка захаживал в вашу паршивую Мангачерию выпить чичи и переспать с какой-нибудь девчонкой, а Обезьяна стукнул кулаком по столу: сеньор опять оскорбляет их. Все шло хорошо, как водится между друзьями, и вдруг он начинает ругаться, мангачам обидно, сеньор, когда плохо говорят о Мангачерии.

– Старичок, бывало, первым делом подходил к вам, маэстро, – сказал Молодой. – С каким чувством он вас обнимал. Можно было подумать, что встретились родные братья.

– Мы знали друг друга с давних пор, – сказал арфист. – Я любил Чапиро и очень горевал, когда он умер.

Разгулявшийся Семинарио вскочил со своего места: пусть Чунга запрет дверь, чтоб им никто не мешал в этот вечер, и пусть арфист посидит с ними и расскажет о Чапиро, чего они ждут, дверь на засов, и дело с концом, у него на полях хлопка – только успевай убирать, он платит за все.

– А посетителей, которые стучались в дверь, отпугивал сержант, – сказал Болас.

– Это была ошибка, не следовало допускать, чтобы они остались одни, – сказал арфист.

– Я не гадалка, почем мне было знать, что из этого выйдет, – сказала Чунга. – Раз клиенты платят, им стараются угодить.