Город и звезды. Конец детства

Примерно в трех футах от пола по всему фасаду сооружения шла прозрачная панель. Олвин прижался лицом к гладкому, странно теплому материалу и стал вглядываться внутрь. Сначала он ничего не мог разобрать. Затем, загородив глаза ладонями, чтобы унять льющийся с боков ослепительный свет, он различил тысячи и тысячи слабенько светящихся точек, висящих в пустоте. Они образовывали решетку – столь же непостижимую для него и лишенную всякого смысла, какими для древних людей были звезды. Он неотрывно смотрел на этот рисунок в течение нескольких минут и не заметил, чтобы цветные эти огоньки меняли свои места или яркость.

Впрочем, подумал Олвин, загляни он в свой собственный мозг, то понял бы не больше. Машина представлялась инертной и неподвижной, потому что он не мог наблюдать сам процесс ее мышления.

Только теперь он начал смутно догадываться о силах и энергии, обеспечивающих существование города. Всю свою жизнь он как нечто само собой разумеющееся воспринимал, скажем, чудо синтезирования, которое из века в век обеспечивало все нужды Диаспара. Тысячи раз наблюдал он этот акт творения, редко отдавая себе отчет в том, что где-то должны существовать прототипы всего, что он видит входящим в его мир.

Подобно тому как человеческий мозг может в течение некоторого времени задержаться на одной-единственной мысли, так и бесконечно более сложные мыслительные устройства, являющиеся всего лишь частью Центрального Компьютера, тоже могли зафиксировать и удерживать – вечно – самые хитроумные идеи. Матрицы всех без исключения синтезируемых предметов были заморожены в этом вечном сознании, и требовалось только выражение человеческой воли, чтобы они стали вещной реальностью.

Мир и в самом деле далеко ушел с той поры, как первые пещерные люди час за часом терпеливо оббивали куски неподатливого камня, изготавливая наконечники для стрел и ножи…

Олвин ждал, не решаясь заговорить, знака, что его присутствие замечено. Ему было любопытно – каким образом Центральный Компьютер знает, что он здесь, как он видит его и слышит его голос. Нигде не было заметно ни малейших признаков каких-либо органов чувств, ни одного из тех бесстрастных кристаллических глаз, акустических решеток и экранов, через которые роботы обычно получали сведения об окружающем.

– Изложите вашу проблему, – раздался вдруг у самого уха все тот же тихий голос.

Было странно, что это гигантское скопление машин может выражать свои мысли столь негромко. Затем до Олвина дошло, что он себе льстит: очень могло быть, что с ним имеет дело едва ли миллионная часть Центрального Компьютера. Олвин был не более чем одним из неисчислимых инцидентов, одновременно занимающих внимание Компьютера, следящего за жизнью Диаспара.

Было совсем нелегко разговаривать в присутствии чего-то, что заполняет все пространство вокруг тебя. Слова, казалось, умирали, едва Олвин их произносил.

– Что я такое? – спросил он.

Если бы он задал этот вопрос одной из информационных машин города, он бы заранее знал, каков будет ответ. В общем-то, он частенько так поступал, и они всегда отвечали: «Вы – человек». Но теперь он имел дело с разумом совершенно иного порядка, и не было никакой необходимости в семантической тщательности. Центральный Компьютер должен был знать, что именно имеет в виду вопрошающий, но это, правда, вовсе еще не означало, что он обязательно ответит на вопрос.

И в самом деле, ответ оказался именно таким, какого и опасался Олвин:

– На этот вопрос я не могу отвечать. Поступить так – значило бы открыть цель моих создателей и тем самым аннулировать возможность ее достижения.

– Выходит, моя роль была запланирована, еще когда город только создавался?

– Это можно сказать о каждом.

Такой ответ заставил Олвина задуматься. Сам по себе ответ был достаточно корректен: человеческий компонент Диаспара создавали так же тщательно, как и всю машинерию города. То обстоятельство, что Олвин оказался Неповторимым, просто выделяло его из остальных как нечто достаточно редкостное, однако было совершенно необязательно считать, что в этой его особенности заключалось какое-то достоинство.

Он понял, что относительно тайны своего рождения ему здесь больше ничего не узнать. Бессмысленным было даже пытаться заманить в ловушку это гигантское сознание или надеяться, что оно само выдаст вдруг информацию, которую ему приказано было сохранять в глубочайшей тайне. Олвин, однако, не стал убиваться от разочарования по этому поводу. В глубине души он чувствовал, что ему уже удается приблизиться к истине, да и в любом случае цель его прихода сюда состояла вовсе не в этом.

Он взглянул на робота, которого привел из Лиза, и задумался, как же построить свой следующий шаг. Знай робот, что именно он планирует сделать, он вполне мог бы прореагировать весьма бурно. Именно поэтому представлялось таким существенным, чтобы он никоим образом не подслушал то, что Олвин намеревался сейчас сообщить Центральному Компьютеру.

– Можешь ты создать Зону Тишины? – обратился он к Компьютеру.