Город костей

Позже Хет вспомнил, как он оказался возле Академии и как спорил со стражниками, требуя пустить его внутрь. У него было ощущение, что стражник уже получил указание пропустить Хета, но просто тянет резину ради придания своей персоне большей важности. В это время дня ворота находились на самом солнцепеке, а Хет был слишком упрям, чтобы обнаружить слабость, прислонившись к стене или просто сев на мостовую. Поэтому когда он наконец потерял сознание, это случилось уже за воротами, на горячих каменных плитах двора.

Он частично пришел в себя, когда его переносили в тень портика дома привратника. Старый ученый, который впустил их в Академию в тот первый раз, когда они пришли к Араду, и который никак не мог справиться со своей чадрой, теперь склонился к Хету и крикнул:

— Воды! Да побыстрее! Намочите тряпку.

Такое лечение применяется к людям, получившим солнечный удар, и, вероятно, оно спасло Хету жизнь. В полубеспамятстве он удивлялся, чего это они с ним возятся. Но, видимо, для того, чтобы потратить всю свою жизнь на усвоение старых знаний и поиск новых, требовалось обладать какими-то особыми чертами характера. И наверное, имея такой характер, нельзя было стоять и спокойно смотреть, как у твоего порога погибает человек.

— Это тот крис, за которым приходили торговые инспектора, — произнес кто-то. — Позовите Мастера Еказара. Он хотел знать, когда этот человек заявится сюда снова.

«Не делайте этого», — подумал Хет. Он даже попытался сесть, и тут его череп, казалось, взорвался изнутри.

Когда же Хет снова открыл глаза, он находился в темной комнате, освещаемой лишь скудным светом лампы, падавшим из коридора, отчего все тени, как показалось Хету, ложились под какими-то странными углами. Слабо пахло чернилами и старой бумагой, и еще кем-то, кто был сильно болен. В глотке пересохло, она была шершавой, как мочалка, хотя тело Хета почему-то помнило, что воду ему давали всего несколько минут назад. Лежал он на чем-то мягком, таком мягком, что оно мешало повернуться, и был завернут в тяжелое одеяло. Тем не менее он дрожал от холода, который поднимался откуда-то из глубин тела и которого не мог победить даже жаркий воздух комнаты. Почему-то это обстоятельство заставило Хета вспомнить о призраках, что, видимо, и разбудило его.

А перед этим ему снились Пекло и разбойники, и он сам — распятый на верхнем уровне, открытый яростным лучам солнца, которое жгло ему спину, а чей-то нож вонзался ему в бедро, нанося длинную глубокую рану. Это было уже после того, как разбойники устали играть в свою игру «пусть-бежит-мы-поймаем-его-снова», и после того, как все остальные пленники умерли. В наиболее жутких снах то, что разбойники сделали с ним, мешалось с яркими видениями, основанными на том, что они сделали с другими. Так возникала ложная память, рисовавшая ему картины, которых Хет видеть не мог, а только слышал отзвуки происходящего на расстоянии. В коридоре раздались чьи-то шаги, и Хета унесло забытье.

Снова пробел потерянного времени, а затем внезапно три человека пересекли широкую полосу света из коридора, и незнакомый голос сказал:

— У него много свежих ран, но ни одна из них не воспалилась. Тинктура опия должна была излечить лихорадку, но нужного результата не дала. Все, что я могу предложить, — это увеличить дозу.

— Нет доказательств, что опий изгоняет лихорадку, — произнес сердито голос Арада. — Насколько я могу судить, он всего лишь замедляет сердцебиение и вызывает у пациента наркотический ступор.

— Он крис. Вот почему опий на него не действует. И если ты будешь заниматься своими проблемами, а медицину предоставишь мне…

— Не будьте идиотами! — Сухой голос Еказара отсек препирательства, как острый нож. — Совершенно очевидно, что это не простая лихорадка, и даже ты, доктор, должен сознаться, что до этого никогда не лечил крисов. Возня с тинктурами может только ухудшить дело. Он или выздоровеет сам по себе, или умрет.

Резко, но, может быть, резонно. Да, древние маги поработали неплохо. Останцы все еще торжествуют над Пеклом; сохранились дороги, которые прорезают Пекло, и крисы, которые там обитают. Пекло не может его отравить, да и местные грязные городские болезни тоже ему не опасны. А вот отравить сам себя он сумел.