— Павел Владимирович, Гагарин полетел в космос в 27 лет, а вы
почти вдвое старше. Требования к здоровью стали ниже?
— Не ниже, а реалистичнее. Сейчас врачи знают, с чем можно допустить к полёту, а с чем — нет. Многое тут зависит от функций экипажа: турист — одно дело, командир экипажа — другое, он должен
работать всегда, в любых ситуациях. Первые двое суток тяжело. Невесомость может спровоцировать недуг, потому что идет мощная перестройка всего организма, перераспределение жидкости в нём.
Когда показывают первые репортажи из космоса, то видно, что у космонавтов отёчные лица (правда, женщины молодеют: у них разглаживаются морщины). Но за неделю организм адаптируется.
Кроме того, сегодня есть большой выбор медицинских препаратов, которые помогают перенести трудный период. Поэтому сейчас обращают внимание не столько на устойчивость организма (например, раньше брали только таких, кого укачать было практически невозможно), сколько на способность адаптироваться. А она есть не у всех. Японский журналист, например, провел в космосе 10 суток, но работать так и не смог, наши ребята делали снимки за него. Бывали
неудачи и у профессионалов. Васютина мы возвращали раньше срока (он пролетал четыре месяца вместо семи). Но если подводит здоровье в длительном полете, это означает срыв программы.
Что касается возраста, то американец Джон Гленн, один из первых астронавтов (он первый раз полетел в 1962-м, после Гагарина), во второй полет отправился в 73 года. Американскому туристу Грегори
Олсону тоже было за 60, не обошлось без проблем с медициной, но он их преодолел. А вот японского туриста в прошлом году медики не пустили.
— Даже если человек платит деньги?
— Деньги тут не главное. В космос не каждый проходит по здоровью, да и не каждого здорового берем. Был, например, один богатый претендент, но потом выяснилось, что его ищет Интерпол. Кроме медиков нас много других организаций проверяют.
— Вы спортсмен?
— Сейчас уже нет, нет времени. Хотя регулярно, два-три раза в неделю, занимаемся в спортзале: плавание, снаряды, а ещё и бег, лыжи. Люблю горные лыжи.
— Довольно травматический отдых… Можно так прокатиться, что уже никакого полета на Марс, о котором вы мечтаете, не будет.
— Жизнь вообще — неизлечимая болезнь, от которой умирают.
— Вы провели в космосе полгода, причем в интернациональном экипаже — американец, бразилец. Не каждый сумеет провести столько времени под одной крышей даже на земле и с соотечественниками. А если ещё и разговор зайдет на политические темы… Конфликтов не было?
— У нас с Джеффри Уильямсом были всякие разговоры, чего только не обсуждали… Например, действия США в Ираке. Я был категорически против вторжения. Кроме того, я атеист, а он относится
к вере иначе. Словом, мы совершенно разные. Но мне повезло, это был идеальный партнер: профессионал, окончил военную академию в Вест-Пойнте, выдержанный, корректный. За все месяцы, что мы летали вдвоем, ни разу не было намека на непонимание. А когда к человеку относишься как к другу, напарнику, то можно вести любые разговоры.
— Наша история много лет была пронизана антиамериканскими настроениями. А вы говорите — друг…
— Я вырос в Советском Союзе и воспринимал американцев так же, как многие. Причем работал в области, которая напрямую противостояла Америке, — занимался стратегическими ракетами, и
ясно, кто был для нас врагом номер один. Но с 1995-го начали готовить российско-американский экипаж для «Союза», и я много лет пробыл в США — месяц там, месяц у нас. Мы стали лучше знать