Город Палачей

Очухавшись к вечеру и солидно опохмелившись, тетя Брыся разделась донага, натянула белоснежные носки, обвилась медным своим змеем, который только издали напоминал духовой инструмент и играл наподобие альта, хотя какой же это, скажите, альт помещает медный хвост в желейной Брысиной заднице, - и пошла маршировать по улице, играя всеми своими пышными и упругими телесами "Прощание славянки". А Катерина Блин Четверяго после третьего стакана, по своему обыкновению, открыла окно наружу и принялась искушать силы тьмы, выкрикивая в темноту сначала слова безобидные вроде "брандмейстер", "стеклорез" или "шмуцтитул", а после невесть какого стакана грозно прорычала страшнейшее: "Ризеншнауцер!". Но и на этот раз силы тьмы не откликнулись ей.

Рано утром, когда лотерейную авторучку с трепетом понесли директору табачной фабрики, Великий Бох наголо обрил голову и остриг ногти. А потом спустился в подвал Голубиной башни, где столетиями в гробнице покоилась Спящая Царевна, увезенная неизвестно куда после его ареста.

- It serves right1, - без улыбки, но и без тени отчаяния прошептал он. - Этой смертью жизнь не умалится, этой жизнью смерть не прирастет.

И на всякий случай оглянулся: не слышал ли кто посторонний этих его слов. Но в подвале, кроме Боха, никого не было. И вообще, вдруг с ужасом понял он, в мире не осталось никого и ничего такого, на что нельзя было бы не оглядываться.

Плита, обшитая серой слоновьей шкурой, была так велика и тяжела, что пришлось Четверяге звать на помощь мужиков, и они ввосьмером с натугой взгромоздили надгробие на катафалк.

- А покойник как же? - спросил, отдуваясь, зеленоглазый Август, сын Люминия.

- А он уж там, - ответил Четверяго. - Где положено. Да ведь и договорились: без попов, музыки и родни.

И тронул четверку лошадок, которым с утра для бодрости дал меру овса, замоченного в водке с мышьяком.

На кладбище возле могилы, на дне которой сидел со скрещенными по-турецки ногами Великий Бох, пили потихоньку паровозную водку один из его младших сыновей по прозвищу Шут Ньютон, обрядившийся по такому случаю в собственноручно скроенный и сшитый фрак из кухонной клеенки - на ней еще остались следы от ножа, которым резали селедку и лук, - и мастер на все руки Бздо, славившийся тем, что мог бабахнуть задницей в любой миг - только попроси, почему его редко когда и просили, особенно в ресторане: после его выстрела обычно лопались лампочки в большой люстре.

- Холодно, - вдруг сказал Великий Бох. - Налейте и мне. И что с лотереей? Неужели выиграли?

Ему налили стакан с верхом.

- Ты будешь смеяться, - сказал Бздо, - но они выиграли авторучку. Все вместе.

- Я больше никогда не буду смеяться, - пообещал Бох, возвращая порожний стакан. - Каждому ужу по ежу, каждому ежу по чижу. Налейте еще. Пока дождешься Четверяги, дуба можно дать.

Вдали, почти у самых ворот кладбища, неподвижно стояли Гавана, окруженная внуками, и Гиза Дизель в черном платке на патлатой голове, опиравшаяся на дареный костыль.

Такие костыли были в городке у всех. Когда Великий Бох устроил ревизию подземелий Города Палачей, среди вещей нужных и ненужных обнаружились огромные запасы костылей. Выяснилось, что когда-то здесь собирались разворачивать тыловой госпиталь. У больницы был свой запас костылей, и Великий Бох приказал раздать костыли бесплатно. Трое суток люди давились в очереди, ссорились из-за места, записывали номера на руке химическим карандашом, пока наконец все желающие не получили бесплатный товар. Кто огородную ограду из них построил, кто про запас на чердак забросил, а одно время было модно щеголять на костылях вечером на променаде у железнодорожного вокзала. А потом и забыли о них, об этих костылях.

Наконец в воротах появились оскаленные морды Четверягиной четверни, за которой брели мужики - без их помощи нельзя было надгробную плиту ни снять с катафалка, ни яму ею закрыть.

- Шкуру-то с нее срежьте, - сердито велел Бох, которому спустили в яму литровую бутыль чистой водки. Он протянул Четверяге узкую бумажку. - Это для Катерины - пусть выучит и крикнет хоть разок.

- А что это означает? - удивился Четверяго, едва осилив слово до конца.

- Боязнь длинных слов. С Анюткой устроился?

- Устроился. - Четверяго со вздохом перекрестил живот. - Продал ее старику Нестерову за десять литров, ящик мыла хозяйственного и пять мешков семенной картошки. Да обещал бочку половой краски к весне. По-хорошему разошлись. Что не целка, так это его уже не очень того, хотя сам еще ничего, особенно если выпьет. А пьет он для этого паровозную на лимонной корке и с медом. Остальное сладится. В случае чего побьет - своя жена.

Старик Нестеров после смерти жены давно подыскивал хозяйку, и вот Четверяге удалось всучить ему свою слабоумную, но спелую, статную и довольно милую лицом дочь.

Бох кивнул.

Рядом с ним стояла глубокая глиняная миска, в которую он накрошил хлеба и налил водки.