Город пепла и грез

В трех футах в стороне лежал мужчина. Точнее, я предполагала, что это мужчина — лицо несчастного было безжалостно обглодано, от кожи и мускулов остались одни лохмотья, облепившие потускневшие кости, но телосложение и рост никак не могли принадлежать женщине.

И таких костей вокруг было множество. Большие и маленькие, скелеты животных, панцири жуков, как в жилье Эрты. Все шло в дело, питало пернатых охотников.

Среди останков что-то блеснуло, и я подняла с пола вытянутый серебристый предмет, по форме напоминавший стандартный пистолет гильдии.

— Хм, если это и правда оружие…

Пошарив пальцами по корпусу, я нажала на крохотный выступ, и в ладонь выпала самая обычная обойма.

— Только не говори мне, что ты тут провалялся тысячу лет, — я ощупывала ствол и рукоять, пытаясь определить материал, но безуспешно. Форма знакомая, а пушка явно не из какого-то известного мне мира. В обойме оставались три патрона, но я слабо верила, что они все еще были пригодны для стрельбы.

Впрочем, лучше, чем ничего.

От нахлынувшей слабости подогнулись колени, а мир растекся в стороны разноцветными волнами. Жар пробрал меня от пяток до кончиков волос, стиснул сердце с такой силой, что пришлось опереться рукой на стену.

Тусклый свет играл со мной злые шутки, вырисовывал на камнях причудливые зигзаги. Тени метались под ногами, разинув беззубые рты, рассматривали меня тысячами глаз.

Я схожу с ума…

Может, это безумие двоедушников решило проявить себя?

Шатаясь, я побрела в неизвестность, прижимая пистолет к груди. Три пули — это прекрасно. Две — для врагов и одну — для себя. Только бы рука не дрогнула в самый ответственный момент, только бы палец не сорвался с курка.

Две — для врагов и одна — для себя.

Отлично. Так и сделаю.

Цепляясь онемевшими пальцами за камни, я упрямо переставляла ноги, но все не видела просвета и ничего не слышала.

Птички все повымирали что ли, твою мать?

Кое-где попадались ответвления. Короткие коридоры с крохотными круглыми комнатками в конце. Здесь каждый шаг сопровождался громким хрустом, а под подошвами сапог крошились остатки скорлупы.

Я в гнезде. Меня притащили, чтобы кормить новый выводок?

Тогда где все птицы?

Ответ казался очевидным. Они все брошены на уничтожение незваных гостей в городе, так что в гнезде, возможно, остались только несколько тварей, чтобы сторожить кладки.

Не так уж и страшно. Все хорошо, нормально…

Ведь у меня есть целых три пули.

Постепенно коридор расширился, выведя меня в квадратный зал, сто на сто ярдов, не меньше. В потолке зияла круглая дыра, из которой вниз лился свет, выхватывая из сгустившейся темноты еще больше костей.

Что-то хлюпнуло впереди. Точно кто-то раздавил сапогом переспевшее яблоко. Воздух раскрасился красным, щедро сдобренный охрой и гнилостной зеленью. Я будто могла видеть цвет, чувствовать его вкус на языке, ощущать малейшие колебания мира.

Вот что-то треснуло, и звук растекся перед глазами вязкой оранжевой гущей. Пронзительный визг ударил по ушам и вспыхнул в воздухе маковыми кляксами.

Волна цвета набирала обороты, трески, всхлипы и визги бились об меня, как вода бьется о прибрежные камни, и в бесконечном водовороте красок, которых просто не могло быть, я различила зыбкую тень.

Это была непроницаемая, абсолютная чернота, оплетенная красными лентами.

И эта чернота не отрываясь следила за мной.

Шаг вперед. Нечто текло, как вода, парило над тысячами костей, тянуло ко мне конечность, а в глубине убийственного мрака, как угли костра, вспыхнули глаза. Жуткие, совершенно дикие, нечеловеческие.

Вскинув пистолет, я выстрелила почти не целясь. Сковавшего меня ужаса хватило бы и на тысячу человек, и на мгновение в дальнем уголке черепной коробки мелькнула мысль, что я совсем-совсем не хочу умирать.

Я не готова уйти, еще не время…

Выстрел прошелся по самому краешку тени, даже не замедлил ее, и я уже собиралась нажать на курок снова, как перед лицом нечто раскинуло крохотные желтые крылья.

Канарейка истерично чирикала и всячески отвлекала!

Стоп…

Канарейка?

И никакой помощи я не вижу, значит, и не нашла она никого.

Рука с пистолетом опустилась вниз, неподъемной тяжестью потянула к земле.

Вот и все. Наверное, Саджа услышала мои молитвы.

Тень нависла над головой, сверлила меня пристальным взглядом, а потом опустилась на колени и коснулась моей щеки, стирая дорожки от слез. Если это и есть смерть, то не такая уж она и страшная.

Только сделай все быстро, прошу.

— Флоренс, — проговорила смерть, и ее голос показался мне до боли знакомым. Он растекся в воздухе золотой патокой и укутал меня теплым коконом, пробрался под одежду, под кожу, к самому сердцу.

Из мутной черноты проступили знакомые черты. Острый подбородок, высокие скулы, прямой нос, излом тонких губ. На влажном от пота лбу скрутились смоляные завитки волос. На бледной щеке — кроваво-красный росчерк, как раз там, где пуля коснулась тени.

«Шрам останется», — подумала я вяло.

И разрыдалась, как ребенок.