Город потерянных душ

Его бедра прижались к ее, и она видела как его глаза расширялись, переходя от озорных золотых искорок к темным, зрачки поглощали всю радужную оболочку. Она видела в них себя и ночное небо.

Он оперся на локоть и обнял ее за шею. Она чувствовала, как он изогнулся над ней, губы ласкали ее, но она отклонилась, не давая ему поцеловать себя. Она хотела его, настолько, что чувствовала себя опустошенной, как если бы желание начисто выжгло ее изнутри. Неважно, что ее мозг говорил: что это был не Джейс, не ее Джейс; но ее тело все еще помнило его, форму и ощущение его, запах его кожи и волос, и хотело вернуть его. Она улыбнулась, как будто дразнила, и перевернулась набок, прижавшись к нему на влажном дне лодки.

Он не возражал. Его рука обняла ее, и покачивание лодки под ними было мягким и умеренным. Она хотела положить голову на ее плечо, но не стала.

— Нас относит, — сказала она.

— Я знаю. Я хочу тебе кое-что показать. — Джейс смотрел на небо. Луна была огромной, как парусник; грудь Джейса ровно поднималась и опускалась. Его пальцы запутались в ее волосах. Она лежала возле него, ожидая и рассматривая звезды, выстроившиеся подобно астрологическим часам, и гадала, чего же они ждут.

Наконец, она услышала это, протяжный, медленно нарастающий звук, как будто вода прорывалась сквозь дырявую плотину. Небо потемнело и встряхнулось, когда появились фигуры, мчащиеся по нему. Она едва могла их рассмотреть из-за облаков и расстояния, но это, казалось, были мужчины, с длинными волосами похожими на перистые облака, на лошадях, чьи копыта светились цветом крови. В ночи эхом раздался звук охотничьего горна, и звезды снова замерцали, а ночь вернулась на круги своя, как только мужчины исчезли за луной. Она медленно выдохнула.

— Что это было?

— Дикая охота, — сказал Джейс. Его голос звучал отстраненно и мечтательно. — Гончие Габриеля. Дикое Войско. У них много имен. Это Фейри, которые презирают мирской Двор. Они ездят по небу, преследуя вечную охоту. Только одну ночь в год смертный может присоединиться к ним… но однажды присоединившись, ты уже не сможешь вернуться.

— С чего бы это кому-то хотеть этого?

Джейс перевернулся и оказался, вдруг, на Клэри, прижимая ее к дну лодки. Она едва ли замечала сырость; она чувствовала жар, волнами исходящий от него, и его глаза горели. У него получалось растягиваться на ней так, что она чувствовала тяжести, но могла ощущать всего него на себе: форму его бедер, заклепки на джинсах, следы шрамов.

— Есть что-то манящее в самой идее, — сказал он. — Потерять весь свой контроль. Тебе не кажется?

Она открыла рот, чтобы ответить, но он уже целовал ее. Она целовала его так много раз: мягкие нежные поцелуи, жесткие и отчаянные, короткие касания губ при прощании, и поцелуи, длящиеся, казалось, часами, и сейчас разницы не было. Так же, как память о ком-то, кто когда-то жил в доме, может оставаться даже после того как их не стало, что-то вроде физического отпечатка, ее тело помнило Джейса. Помнило его вкус, движение его рта на ее губах, его шрамы под ее пальцами, форму его тела под ее руками.

Она отпустила все свои сомнения и приподнялась, чтобы подтянуть его к себе. Он перевернулся набок, придерживая ее, лодка раскачивалась под ними. Клэри слышала плеск воды, пока его руки опускались с ее бока на талию, его пальцы мягко поглаживали нежную кожу на пояснице. Она запустила руки в его волосы и закрыла глаза, погруженная в туман, звук и запах воды. Бесконечное время тянулось, и оставался только рот Джейса на ее, укачивающие движения лодки, его руки на ее коже.

Наконец, спустя часы или минуты, она услышала чьи-то крики, злой итальянский голос, раздающийся в ночи. Джейс приподнялся, в его взгляде читалась лень и сожаление.

— Нам лучше уйти.

Клэри изумленно взглянула на него.

— Почему?

— Потому что это парень, у которого мы украли лодку. — Джейс встал, одергивая свою футболку. — И он собирается вызвать полицию.

Глава 11. Приписывать все Грехи

Магнус говорил, что при вызове Азазеля не стоит использовать электричество, посему мансарда освещалась одними свечами. Свечи горели по кругу в центре комнаты, все разного размера и яркости, хотя светились одинаковым бело-голубым пламенем. Внутри круга Магнусом была нарисована пентаграмма, для выжигания рисунка из перекрывающих друг друга треугольников в полу он использовал посох из рябины. Промежуточные места в пентаграмме были покрыты символами, которых Саймон не видел никогда прежде: не совсем буквы и не совсем руны, они вносили холодное ощущение угрозы, несмотря на жар, исходивший от свечей. За окном стояла тьма, которая бывает при приближении зимы с ранними закатами.

Изабель, Алек, Саймон, и, наконец, Магнус, который громко распевал строки из Запрещенных Обрядов, — каждый стоял на своем месте по кругу. Голос Магнуса повышался и затихал, латынь звучала словно молитва, но эти слова звучали перевернуто и зловеще… Пламя поднималось выше и символы на полу начали гореть черным.

Председатель Мяу, наблюдавший из угла комнаты, зашипел и скрылся в тени.