Город пропащих

- Да... - Мирон опускает глаза, а потом вскидывает их на Генриха Карловича. - Я тоже узнал обо всем слишком поздно. Я предупреждал его. Но ведь мне нельзя было раскрыть все планы... Вы же не хотели посвящать его...

- А, так это я во всем виноват? - Шеф, а он именно шеф, начальник, босс, он - все для этой бестолковой кодлы низкопробных уголовников, разражается саркастическим смехом: - Я, который потратил столько сил, времени и собственных средств, чтобы объединить вашу шоблу в какое-то подобие цивилизованной организации, чтобы не перестреляли всех поодиночке. Наладил связи, вышел на эту затраханную Думу, на правительство, наконец. И я теперь виноват, что какой-то дурогон наезжает на крупного дельца, уважаемого человека, мать его, из которого при умелом обращении можно золотые веревки вить?

- Шеф... - шепчет Мирон.

- Молчать! - кричит Генрих Карлович. - Он все испортил, озлобил его. Как теперь вести с ним переговоры? А если Китаец дознается, кто это организовал? Я ведь пошел против своих же правил, когда приказал убрать Крота. А теперь как быть? Если он с нами, то контакты с Аджиевым невозможны. Как быть, я спрашиваю?

- Исключить из членов корпорации, - льстиво замечает Мирон. Запретить приходить в "Руно". Лишить членской карточки.

"И нажить влиятельного врага", - мысленно добавляет Генрих Карлович. Он молчит, представляя, что сейчас за отринутым Купцовым потянется, как за обиженным лидером, мелкий уголовный планктон, который может доставить немало неприятностей.

Мирон переминается с ноги на ногу. Он понимает все сомнения и опасения шефа. Тот не хотел делиться с Купцовым процентом от прибыли с предполагаемых общих дел с Аджиевым. Теперь хлебает... Но, конечно, выход из положения найдет. Махинатора такого класса, как Генрих Карлович Шиманко, еще поискать. Если уж он сумел найти подходы к некоторым министрам...

Дверь открывается без стука. Таким правом пользуется здесь только один человек - личный секретарь Генриха Карловича Яков Захаров. Яков возбужден и зол, он видит Мирона, лицо его кривится (они не переваривают друг друга), и он говорит своим манерным голосом певца из цыганского хора:

- К вам рвется Купцов. Я не знаю, что делать. Вы примете его?

- Пьяный? - совершенно спокойно спрашивает Шиманко.

- Да уж, конечно, принял... - брезгливо цедит Яков.

- Пусть идет, только предупреди, чтоб не шумел здесь. Хорошенько предупреди.

Мирон пятится к двери:

- Мне лучше уйти.

- Нет, - говорит с улыбкой Генрих Карлович. - Останься. Этот разговор мы проведем вместе.

Яков уходит, и только тогда Шиманко садится в кресло, а Мирон Витебский пристраивается на мягкий стульчик в углу.

Когда Купцов появляется в кабинете, Генрих Карлович уже про себя решил его судьбу. Теперь главное избежать скандала, но при виде смертельно напуганного Купцова Шиманко понимает, что сломить его не составит труда.

- Да как же ты отличился так, Павел Сергеевич? - спрашивает он почти добродушно.

Глазки Купцова так и бегают, шарят по комнате, задерживаясь то на невозмутимо сидящем Мироне, то на почти по-отечески внимательном лице Генриха Карловича.

- По всем расчетам, прокола быть не должно было, - начинает он.

- Да ты садись. - Шиманко указывает на кресло перед собой. - По всем расчетам... - повторяет он, улыбаясь. - Где твое исконное воровское суеверие? Чутье потерял?

- Ребят подобрал... - шепчет Купцов, - профессионалов...

- Четыре трупа... - вскользь говорит Мирон. - А еще если пятого найдут.

- Нет, нет... - вскрикивает Павел Сергеевич. Он совершенно раздавлен.

- Ведь не твое это дело, Купец, - как учитель в школе к второгоднику, обращается к нему Шиманко. - Ладно. Сопли размазывать не будем. Завтра же собираешься и сматываешь отсюда удочки. Ясно? Поезжай, куда хочешь, но чтоб в столице духа твоего не было. Хочешь - на Канары, хочешь - в Мухосранск... Куда глаза глядят. Месяца на два, не меньше. А там - будем посмотреть...

- Но ведь никто не знает... - попытался было возразить Купцов, но Шиманко резко перебил его:

- Баба его знает, а бабы - дело ненадежное. Я все сказал, Павел. Хочешь жить - уезжай. Не заставляй меня меры принимать.

В голосе Генриха Карловича слышится столько нешуточной угрозы, что лицо Купцова, и так бледное, становится совершенно меловым. Он поднимается и медленно, не прощаясь покидает кабинет.

- Я думал, сопротивляться будет, - говорит Мирон, но Шиманко взглядывает на него с таким презрением, что тот умолкает и вскакивает со стула.

- Я пойду? - просительно произносит он. Шиманко хочется послать его куда подальше, но он сдерживает себя:

- Иди. И доложишь мне, когда и куда он уехал. Шиманко опять остается один. Он тянется к столу, достает крохотный органайзер и находит там нужную информацию: 15 августа Аджиев будет на загородном приеме у вице-премьера по экономике.

Туда надо обязательно попасть. Время есть, и Генрих Карлович размышляет теперь о том, как лучше организовать и обставить эту их первую встречу.