Город (сборник)

Слой пыли покрывал столик, на котором стояла лампа. Очки лежали рядом с книгой в обложке, которую мистер Клоукенуол наверняка бы почитал, если бы тот день не стал последним в его жизни. Никаких следов вандализма мы не увидели.

– Мы из соседнего дома, – крикнула Амалия. – Пришли познакомиться. – Она подождала, прислушиваясь. – Эй? Все хорошо?

На кухне гудел холодильник. На столе стояли грязные тарелки, на одной застыло пятнышко желтка. Между тарелками виднелись крошки от тоста. Инфаркт свалил мистера Клокенуола здесь, возможно, в тот момент, когда он поднялся из-за стола, позавтракав, и никто не удосужился прибраться после того, как его увезла служба коронера.

– Это ужасно – жить одному. – Амалия вздохнула.

В голосе слышалась искренняя печаль, хотя мистер Клокенуол не относился к тем людям, которые общением с соседями скрашивают одиночество, при условии, что оно его тяготило. Но мы знали, что человек он вежливый: если оказывался во дворе и видел кого-то из нас, несколько минут беседовал с нами через забор. Никто не считал его отстраненным или ушедшим в себя. Нам он представлялся застенчивым и – изредка – меланхоличным. Возможно, в прошлом у него случилась трагедия, с которой он так и не смог примириться. Вот почему грусть стала единственной спутницей, в компании которой он уютно себя чувствовал.

Увиденное очень огорчило Амалию.

– Кому-то следовало убрать со стола, помыть грязную посуду и забрать все из холодильника, пока продукты не испортились. Оставить все так… это неправильно.

Я пожал плечами:

– Может, чихать на него все хотели.

Моя сестра ни к кому не проявляла безразличия, даже пыталась искать доводы, оправдывающие наших родителей, но тут промолчала и она.

Я вздохнул.

– Только не говори, что мы должны тут прибраться.

Она собралась ответить, но внезапно лицо ее переменилось, она вздрогнула и обернулась.

– Кто? Что?

– Что… Кто – что? – в недоумении переспросил я.

Она нахмурилась.

– Ты не слышал?

– Нет. Что я не слышал?

– Он сказал: «Мелинда. Дорогая Мелинда».

– Кто сказал?

– Судя по голосу – мистер Клокенуол.

Когда я был моложе, а моя сестра – более вредной, ей нравилось пугать меня, убедительно выдавая вымысел за правду. «Папа не знал, что я здесь, поэтому он снял лицо, а под ним оказалась морда ящерицы!» или «Боже! Я видела, как мама ела живых пауков!». И так убедительно она все это рассказывала, что мне потребовался год, прежде чем у меня выработался иммунитет к ее выдумкам, и еще год я притворялся, будто верю им, потому что меня это очень забавляло. Потом у нее проснулся интерес к парням и пропало желание пугать меня, хотя все эти выдумки пугали гораздо меньше, чем пара идиотов, с которыми она встречалась. Но даже в те дни ей хватало ума не больше двух раз ходить на свидание с психопатом-маньяком.

– Мистер Клокенуол умер и похоронен, – напомнил я.

– Я знаю, что он умер и похоронен. – Держа тарелку с печеньем в левой руке, правой она потерла загривок, словно разгоняя мурашки. – Или, по меньшей мере, умер.

– Мне уже не девять лет, сестра.

– Это ты к чему?

– Я уже знаю, что мама ест только дохлых пауков.

– Я не шучу с тобой, Малколм. – Она снова вздрогнула и повернулась, словно на голос, который я не слышал.

– Что теперь?

– Он сказал это вновь. «Дорогая Мелинда».

Внезапно она сорвалась с места, будто преследуя говорившего, зажигала свет в каждой комнате, в которую входила. Я следовал за ней по всему первому этажу, выключал свет, как только она выходила из очередной комнаты. Когда мы вернулись в прихожую, обойдя первый этаж, Амалия уставилась на лестницу, ведущую на второй.

Долго стояла, как зачарованная, с перекошенным от отвращения лицом, а на мой вопрос: «Что происходит?» – ответила:

– Он отвратительный. Грязный. Мерзкий.

– Кто? – переспросил я, с одной стороны, думая, что это очередная выдумка Амалии, с другой – веря ей.

– Я не буду повторять, что он сказал, – заявила она и выскочила на крыльцо через распахнутую дверь.

Я стоял у лестницы, глядя вверх, гадая, разыгрывала она меня или говорила серьезно, когда услышал тяжелые шаги в коридоре второго этажа. Потом заскрипели ступени, словно кто-то спускался по лестнице. Скрип добрался до площадки между пролетами, послышался треск, будто старая доска переломилась, не выдержав опустившегося на нее веса. Лестницу окутывал сумрак, который скрывал не все. Но того, кто спускался – если спускался, – я разглядеть не мог, как не видел Клода Рейнса в старом фильме «Человек-невидимка».

Всякое плохое случается с хорошими людьми, когда рядом появляются невидимки или им подобные. Я быстро ретировался, плотно закрыв за собой входную дверь, и присоединился к Амалии. Мы спустились по ступенькам и поспешили по дорожке, ведущей к улице.

– Что это все значит? – спросил я, когда вы выходили из калитки.

– Не хочу сейчас об этом говорить.

– А когда захочешь?

– Дам тебе знать, – ответила она по дороге к нашему дому.

– Наверное, нам придется съесть это печенье самим.

– Да. Она не любит овсяное печенье с грецким орехом.