Город счастливых роботов (авторский сборник)

– Не мешай, я перечисляю травмы. Мы знаем, что украинцы не любят нас и пшеки не любят нас. Прибалты не любят нас. Вообще никто не любит нас – прямо как чурок и пиндосов. Сами мы подозреваем в чем-то плохом евреев, даже когда их нет поблизости. А любого русского, кто купил китайский автомобиль, считаем предателем Родины…

– Вот это правильно! – вмешался Кен. – Предатель и есть. Русский, который заплатил за китайскую тачку, дал на лапу своему геополитическому врагу.

– Ладно, согласен, китайцев вычеркиваем. Мы и без китайцев одна сплошная травма. Ты предлагаешь нас жалеть за это? Или ты вспомнишь, что было в тот вечер, когда город бунтовал – и…

Я осекся.

– Дай мне слово, Кеннет.

Наверное, я был очень резок, или он в тот момент размяк, так или иначе, лицо Кена отразило глубокое волнение и почти страх. Он испугался: вдруг я потребую слишком большого и серьезного, на что у него пороху не хватит. Жениться, допустим, на Рите. Или на Машке Трушкиной. Или выяснить у Джейн, за что она его не любит. Или через пять лет возглавить Департамент культуры производства – и сделать всем эффективно по самые гланды.

– Руку дай.

Он протянул руку, медленно и несмело.

Это должно было забавно выглядеть со стороны. На берегу реки сидят двое: один вполне заурядной внешности, в заляпанном краской синем комбезе, а другой – плечистый красавец в дорогом костюме (галстук свисает из кармана, и это лишь придает красавцу шарма и элегантности, оттенок высокого стиля)… Кстати, почему комбинезон – кое-кто нынче рисовал, меня вытащили пиво пить из-за мольберта, и не пойми я, что на сегодня хватит, фиг бы поддался даже Кену. Да, я рисовал, пытался схватить то самое движение, походку той девушки. Я пребываю в несколько смятенных чувствах и одновременно весьма уверен в себе, куда больше обычного.

И, значит, красавец несмело протягивает руку. Смешно.

– Поклянись, даже не мне, а себе поклянись, что в Америке пойдешь к врачу и все ему расскажешь про свои травмы головы – и о последствиях. И пускай медицина хоть год с тобой ковыряется, но вопрос надо прояснить. Это можно делать без отрыва от работы, потихоньку. У тебя отличная страховка, она все покроет.

Услыхав, что жениться ни на ком не надо, Кен сразу просветлел лицом и крепко пожал мне руку.

– Ты прав, старик. Это в моих же интересах, я не хочу отбросить копыта раньше времени. Ну что, еще парочку?..

Пиво уже надоело, а крепкого не хотелось, и пора было расходиться, когда он сказал:

– И все-таки странно. Почему так? Крутился, вертелся – никакого толку. Забил болт на карьеру – и она сама падает в руки. А может… ну ее в пень?

– А как же философия эффективности? Кто ее будет двигать в массы, если не ты?

– А если я пиндосом стану? В интересах эффективности?

– Расслабься, Кен, – попросил я. – Не был ты пиндосом. И не будешь никогда.

– Я пробовал, – вырвалось у него.

Он глядел под ноги и молчал. Я ждал.

– Не сумел, – сказал он просто.

– Вот и слава богу…

– Но осадок неприятный остался.

– Машка сказала, ты натворил глупостей…

Сейчас понимаю, что он весь сжался при этих моих словах. Тогда я не заметил. А теперь, вспоминая тот давний разговор, – вижу, как Кен становится маленьким и несчастным. Я просто еще не умел видеть Кена таким.

– Так вот, заруби себе на носу, мы все не ангелы. Помнишь, когда внедряли Кодекс, какой цирк случился на заводе? Малахов с табуреткой и все такое, и у пиндосов головы полетели… Сюда гляди: твой покорный слуга умудрился принять в этой диверсии самое активное участие. А начал ее наш Михалыч прямо с учебного конвейера. И Джейн была в курсе, просто не хотела светиться. И ты ничего не знал об этом, верно?

Кен только молча кивнул, разглядывая меня как-то по-новому.

– Мы сделали что могли, и нам нечего стыдиться, но… Все равно потом было как-то нехорошо.

– А я думал, это кадровик замутил, – сказал Кен. – Он ведь такой… Непростой дядька. И нашим, и вашим, и своей бывшей конторе заодно, и еще черт-те кому.

– Сейчас мне кажется – он это начал, а мы и рады были стараться. Нас, как говорится, сыграли втемную.

– А почему ты не рассказывал?

– Потому что осадок неприятный остался. Нас с детства учили действовать прямо и не врать. А это было само по себе вранье. И взрослые дяди только тем и занимаются, что делают гадости друг другу исподтишка. Гадость у нас тогда получилась отменная, но вспоминать ее мне не хочется. Зато я другое помню: «Сюда идите, правые-неправые, остаться должен только один!»

Он улыбнулся.

Нас не предупредили, что взрослая жизнь – это сплошное притворство. У взрослых так, чтобы честно и в лоб, не бывает. А если вдруг случается, потом всем очень страшно и очень стыдно. Как сейчас целому городу стыдно. И мой желтый цитрус придется снова красить, чтобы людям не напоминал, проезжая мимо, какие они, мягко говоря, странные ребята, когда выпускают своих демонов наружу.