Город сестёр (СИ)

Пашка ни слова не говоря, подошёл к лежащему ребёнку с другой стороны, растолкав стоящих вокруг, наклонился и тоже положил руки ей на грудь. Просканировал организм. Про себя выматерился. Ноги превратились в месиво. Крови потеряла больше половины. Спросил.

— Спек вкололи?

— Нет, — ответил знахарь, — не вкололи. Боюсь, сердечко не выдержит.

— Ладно. Давай работать. Живца ей дайте глотнуть.

— Она не глотает. Она же без сознания.

Мазур строго спросила.

— Катетеры есть.

— Да.

— Давайте.

— А вы женщина кто?

— Я врач. Хирург. Давайте катетер. Быстро.

Ванесса сняла шлем, бронежилет и куртку. Осталась в одной безрукавке. Ей подали тонкий резиновый шланг.

— Пойдёт?

— Да, пойдёт.

И Мазур, осторожно проворачивая, через нос, по сантиметру, ввела трубку в девочку.

— Воронку!

Ванесса сняла с пояса фляжку и плеснула в шланг живца.

— Пусть пока побудет так. Возможно понадобится ещё раз поить. Глюкоза есть.

— Есть, вроде бы.

— Быстро проверьте. И найдите капельницу. Ребенок много крови потерял.

Местный знахарь, по какой-то негласной договоренности, поддерживал сердечный ритм и экскурсию лёгких. А Пашка вливал в девочку свою жизнь, постоянно оживляя процессы в мозгу, заодно сращивая кости и латая мягкие ткани ног Любушки.

Скорый не помнил сколько времени так пролечил. Ему подставили стул, и он опустился на него. Стало полегче. Но, в конце концов, Пашка всё-таки выключился. Потерял сознание с чувством удовлетворения. Раненая будет жить и даже бегать. По крайней мере, ей не придётся лежать полгода в постели.

Очухался на соседней с девочкой койке.

Сразу поинтересовался у сидевшей рядом Ванессы.

— Ну, что?

— Нормально. Если бы не вы, Павел Дмитриевич, девочка бы погибла. У местного лекаря просто сил бы не хватило.

Пашка сел. С другой стороны от Любушки, на койке лежал бледный местный знахарь. Без сознания.

Да… Недёшево обходится такое лечение.

— Ну, ладно. Поехали домой.

Тут вступила мама Рая.

— Да какой там «домой»! Ты же еле дышишь. Отлежись. Пойдёмте, я вас покормлю. А ему сюда принесут.

Пашка встал, покачнулся слегка, но удержался.

— Не надо мне «сюда». Хлеб тёплый есть?

— Нету. Свежий, но остыл уже.

— Ну, ладно. Пойдёт и остывший. Пошли.

И тут девочка очнулась и сказала.

— Я тоже есть хочу… Вытащите из меня это…

Все закружились, заквохтали вокруг раненой.

Бабка её укоряла.

— Вот скажи мне, Любаша, чего тебя на мины понесло?

— Мячик туда укатился.

— Но ты же знаешь что там опасно? Смертельно опасно.

— Знаю. Но вот… — вяло усмехнулась Люба.

— А клипса у тебя где?

Любушка схватилась за пустое ухо. Скуксилась. Губки задрожали. Глазки заслезились.

Бабка успокоила.

— Ладно. Главное уши на месте. А то знаешь, у тех, кто на мину наступает, они обычно отклеиваются.

Любушка криво улыбнулась грубой шутке.

Бабка залезла в свой рюкзак, достала вторую клипсу и пристегнула на левое ушко.

Пашка спросил у мамы Раи.

— Послушайте, а ваш знахарь… Как его?

— Доза его зовут.

— Ага. А он может дар определять?

— Конечно, может. Он же знахарь.

Пашка обратился к Бабке.

— Надо заехать сюда. Специально. Пусть он меня поучит.

— Заедем, — обещала шеф.

Пообедали, а точнее уж поужинали. Поблагодарили повариху.

Рая замахала руками.

— Да какие пустяки! Это вам спасибо! Если бы не ваш знахарь… Кстати — как тебя зовут, дорогой ты наш?

— Скорый, его зовут, — ответила Бабка.

— Скорый… О! Этот тот самый Скорый? Который в одиночку караван внешников взял и сто человек пленных? И женщину врача освободил?

Скорый вздохнул.

— Ну, слава Богу, хоть не двести человек.

Бабка подтвердила.

— Ой, Рая, не сто, конечно. Всего четверо. Но колонну он один взял.

Расселись по местам и покатили домой.

Мама Рая с них споранов не взяла и обещала каждый раз кормить бесплатно. А что. Тоже выгода! Мда…

В молчании проехали с полчаса. Наконец, дед не выдержал и спросил, также как и Пашка когда-то.

— Ребята… А вы — люди?

Все вздохнули. А Бабка высказала общее мнение.

— А чёрт его знает…

Вернулись уже затемно.

Опять слегка пересортировали общагу.

Деда куда-то надо было девать. Его подселили к Короткому. Затащили койку, и все причиндалы.

Сели ужинать. Беззубому деду пришедшая в себя Танечка сварганила на скору-руку омлет. Остальные обошлись бутербродами.

Все долго молча жевали. Пока Бабка не подсказала.

— Дед, ты ничего спросить не хочешь?

— Пока нет… Пока приглядываюсь…

— А как тебя зовут? Не просветишь?

— А что ж не просветить… Максимом Севостьянычем зовут. Фамилия Ершов.

— Значит это… Мы, по закону, должны тебя окрестить. Как ты? Не против?

— Так я крещёный. Православный я.

— Тут, ты наверно заметил, у всех позывные. Вот смотри.

И Бабка перечислила.

— Короткий, Игла, Беда, Шило, Скорый, Тьма. Меня зовут Бабка.

Дед почесал лохматую бороду.

— Это как у уголовников, клички что ли?

— Нет, дед. Это как у спецотряда позывные. Пока я до тебя докричусь по рации «Максим Севастьяныч, мать твою, Ершов», тебя уже изнасилуют и убьют.

— А-а. Вон как… Ну, тогда я согласен. Крестите… А что, тут дедов прямо сплошь насилуют?

— Это я образно выразилась. Ладно. Ничего выдумывать не стану. Пусть будет «Дедом».

Дед усмехнулся.

— Дед, по кличке Дед. Ладно… Я согласный. Дед, так Дед.

Бабка продолжила.