Город (СИ)

Шпильки её остроносых туфелек отбивали стремительную напряжённую дробь в звенящей тишине, словно Анфиса внезапно перенеслось на арену цирка, на которой вот-вот должен был быть продемонстрирован смертельный номер.

Не мне ли придётся вложить свою голову в пасть ко льву, — подумалось Анфисе и от этой мысли ей стало не по себе.

Если бы она попыталась шагать ещё быстрее, то, несомненно, перешла бы на бег.

* * *

Неподвижно застыв, Филипп, словно в замедленной съёмке, наблюдал, как незнакомец стремительно движется в его сторону.

Филиппа ни на мгновение не отпускало предчувствие, что сейчас произойдёт что-то скверное. Вся его не слишком удачливая предыдущая жизнь научила его безошибочно распознавать грядущую катастрофу. Правда, проку от этого знания было не слишком много, так как, сколько он себя помнил, ему не разу так и не удалось отвести от себя беду.

Всё, что ему оставалось — это, как обычно, замереть и терпеливо вынести все испытания уготованные ему судьбой.

Проверенный способ из его унылой беспросветной и забитой жизни.

Филипп весь напрягся и даже как-то сжался в предчувствии чего-то недоброго, что непременно угрожало его жизни. Угрожало смертельно. Угрожало так, что мгновенно взмокшие ступни в лёгких сандалиях превратили носки в две мокрые тряпицы, из которых легко можно было выжать влагу.

За те короткие мгновения, которое потребовалось незнакомцу, чтобы преодолеть несколько десятков метров, он приблизился настолько, что теперь Филипп мог рассмотреть (разглядеть) то, что ранее не мог различить из-за не особо хорошего зрения и разделявшего их расстояния. Детали, которые открылись для его зрения при молниеносном приближении мужчины.

Его тело было окровавлено. Была ли это лишь кровь животного, или на его теле были собственные раны, сказать было довольно сложно, так как густая корка потемневшей и загустевшей крови, широкими мазками исчерчивающая его плоть, скрывала от Филиппа достоверный ответ.

Незнакомец имел какой-то нездоровый возбуждённый вид, словно был одержим какой-то навязчивой маниакальной идеей.

Он весь был устремлён прямо на него, Филиппа.

Едва касаясь босыми ступнями поверхности грунтовой дорожки, будто порхая над ней, он не бежал — летел.

Неожиданно, совсем рядом с ним раздался незнакомый утробный рокочущий звук. Одновременно пугающий и испуганный.

Только тут Филипп вспомнил о том, что рядом с ним находится его пёс и этот немыслимый животный рык издал именно он. Однако сейчас даже он, его хозяин, не смог бы узнать в этом жутком оскалившемся диком звере, в одно мгновение сбросившем с себя все те бесчисленные тысячи лет одомашнивания, обычно миролюбивое и безобидное существо, его Дружка. На своем веку Филипп не смог бы припомнить и одного раза, когда его пёс, даже в шутку, играя со своим хозяином, издал бы что-то напоминающее рычание, и тем ужаснее в данный момент для него было наблюдать столько открытой враждебности по отношению к незнакомцу.

Его пасть ощерилась в жутком оскале, обнажив белые ровные клыки. Шерсть на загривке его собаки встала дыбом. Мышцы немыслимо напряглись, и теперь всё его тело представляло собою туго скрученную пружину, готовую в любое мгновение стремительно распрямится.

Теперь для Филиппа стало очевидно хотя бы то, что незнакомец не понравился не только ему одному. Пес тоже почувствовал опасность — прямую угрозу и Филипп справедливо посчитал, что восприятие Дружка, основанное не на разуме, который зачастую бывает просто слеп, а на примитивном зверином чутье, древнейшем инстинкте самосохранения, стоит того, чтобы отнестись к нему даже более серьёзно, чем к своему собственному.

Вновь переместив испуганный взгляд на мужчину, которого отделяли от него лишь считанные шаги, Филипп затаил дыхание, ожидая страшной развязки.

Когда это расстояние сократилось до трёх метров, окровавленный мужчина легко, словно отрицая законы всемирного тяготения, взмыл в воздух, намереваясь сверху обрушиться на потрясённого Филиппа.

Не в силах бороться за свою жалкую жизнь, не в состоянии даже пошевелить пальцем, не говоря уже о том, чтобы сломя голову броситься бежать прочь от смертельной опасности, Филипп, скованный ужасом, словно кролик, загипнотизированный удавом, бессильно повалился на спину.

Скорее всего, он столь же беспомощно продолжал бы наблюдать за происходящим, как незнакомец погребает собой его парализованное ужасом тело, и далее всё остальное, вплоть до того момента, когда из его груди тихо выйдет последний вздох, но в этот миг краем глаза он уловил какое-то движение.

Тело незнакомца, стремительно взмывшее в воздух, столкнулось с телом его пса, столь же внезапно взвившееся с земли наперерез, вследствие чего траектория полёта мужчины была отклонена и оба существа рухнули на выгоревшую траву справа от Филиппа. Но ещё до того упасть на землю эти два тела успели переплестись в яростной борьбе.