Город спит, просыпается магия

– Игра срока давности не имеет. Мыльная Королева, Чёрный Человек, Пиковая Дама – мы все уже тут. Выдали нам, наконец, действующие средства передвижения. Теперь со всех долги взыщем. Знаешь, как ракетное топливо для ковров-самолётов делают? Две части селитры, одна сахара, и магии сколько не жалко. Магии вокруг– хоть ртом ешь, сахар у нас тоже был, а вот селитры не завезли. А ракетного топлива на один полёт несколько тонн надо. Вот только-только наладили регулярные рейсы.

– Да ты что? Как же вы с собой несколько тонн топлива таскаете?

– А у нас карманы бездонные. В одном селитра, в другом сахар.

– Всё равно неудобно.

– Можно ещё на мётлах. Но на них только ведьмы летают.

– Почему? – заинтересовалась Кира. Гном из тёмного стал серым. Покраснел, догадалась женщина.

– Почему, почему. Сама не догадываешься, что ли. Ведьмы как летают? Они ракетное топливо себе прямо… в то место, каким на метле сидят, втирают. Оно мне надо?

– А давно ты в деле, дружок? – развеселилась Кира. В ней росло смешанное чувство. Не гнев, не ярость, не злость… Её переполняло безумное веселье. Гном-Матерщинник, не могущий произнести слово «жопа»? Этого она столько лет страшилась???

– Никакой я тебе не дружок! И, это… Год уже. Почти.

Гном, разволновавшись, зашуршал бумажками.

– Это… Тебе что за дело, коза драная? Подчинись или матерись, ты правила знаешь. Проиграла – плати.

– Ты прости, – ласково поинтересовалась Кира. – Подзабыла я, чем должна расплатиться.

Гном воззрился на неё, словно у неё выросла вторая голова или исчезла первая.

– У сущностей плата всегда одна. Ты должна отдать мне своего первенца, разумеется. Откуда-то должны ведь появляться Пиковые Дамы и Мыльные Королевы.

– И Гномы-Матерщинники, – задумчиво произнесла Кира. – Ты тоже – плата?

Гном сердито молчал. Пора было что-то предпринять.

– Я всё понимаю, – тщательно подбирая слова, объяснила Кира. – А вот ваши там что-то напутали. Нет у меня первенца-то. Вообще детей нет. И мужа тоже нет, понимаешь? Есть вон, попугайчик, – кивнула она головой в сторону клетки.

– Да ну, ёксель-моксель, – топнул ногой расстроенный Гном-Матерщинник. – Тётке сороковник скоро, а она до сих пор первенцем не обзавелась. Вот уж послали так послали, удружили, нечего сказать.

Он выгреб из правого кармана горсть селитры, из левого пригоршню сахара и уже собрался высыпать их в жерло воронки, черневшей в левом углу коврика-самолёта. Но Кира ловко поймала его за руку. Белое облачко селитры взметнулось и осело на полу неровным слоем, будто пудра на лице пожилой модницы. Вот и удобрение Серёге в огород, внезапно подумалось Кире. Он будет рад. Надо завтра будет обоих в парикмахерскую отвести.

– Мне тогда не дали сыграть-то, верно? Значит, сейчас мой ход. Десять необычных ругательств, каких ты не слышал, надо написать, я верно помню? А знаешь, у меня ведь есть все шансы тебя обыграть. Мне таких, как ты, каждое утро выдают на пятачок пучок. Уже пятнадцать лет работаю учителем начальной школы… Тебе, кстати, неплохо бы умыться. А то такого грязного гнома и родной папа не узнает. Ладно, это позже. Есть у тебя ручка, карандаш там, чтобы ругательства записывать? Нет? И мне искать лень. Будем, значит, устно играть. Подчинись или матерись. Абобус!

Пыш и погань

Аркадий Рэм

Чего он искал, чего ждал – Пыш уже и не помнил. Просто брёл среди камней, кустов и мусора, бездумно глядя под ноги. Пока не нашёл своего человека. Такого же, как эта свалка вокруг – пыльного, сломанного и заброшенного.

Еле заметный ветер мягко сдул пыль с поломанных кирпичей, покачал травинками в трещинах дорожки и полетел дальше, погладив напоследок старые камни стен. Тех, что остались.

Заканчивался тёплый солнечный день. Ещё один. Такой же, как вчера, позавчера и столетие назад. Хотя, может, тогда был дождь?

Пыш нахмурил мохнатые брови и попробовал вспомнить. Но дней было так много в его жизни, что они давно перемешались в кашу.

Он жил один. С тех пор, как умерли его последние хозяева с разницей в месяц. Ушли в глубокой старости, во сне.

А больше никого здесь и не осталось. Он существовал в полном одиночестве уже год, или два, или сто. Прямо здесь, среди руин старого городского квартала, больше похожего на свалку. Жители соседних районов годами таскали сюда всякий хлам – обломки мебели, рамы от окон с выбитыми стёклами и старые ванны. Приволакивали много чего, заваливая мусором пространство между осыпающихся стен.

Большую часть дня Пыш спал, уютно свернувшись в пушистый клубочек на полке старого посудного шкафа. Ему нравились стёкла дверок с ажурной зелёной листвой. Прозрачной, если протереть от пыли.

Ну а ближе к вечеру Пыш нехотя просыпался, подгоняемый самой сутью Домового, и начинал обход территории.