Лолита Пий

«Город Сумрак»

Моему отцу

Всякий раз, как я замечаю угрюмые складки в углах своего рта; всякий раз, как в душе у меня воцаряется промозглый, дождливый ноябрь; всякий раз, как я ловлю себя на том, что начал останавливаться перед вывесками гробовщиков и пристраиваться в хвосте каждой встречной похоронной процессии; в особенности же, всякий раз, как ипохондрия настолько овладевает мною, что только мои строгие моральные принципы не позволяют мне, выйдя на улицу, упорно и старательно сбивать с прохожих шляпы, я понимаю, что мне пора отправляться в плавание, и как можно скорее. Это заменяет мне пулю и пистолет.

Герман Мелвилл «Моби Дик»[1]

Часть первая

Большой блэкаут

Колин Паркер сломался после холодной ночи января 21 года. Точной даты он не запомнил. Наверно, это случилось в январе 21-го — телевидение многократно поминало первую годовщину Нарковойны. Он помнил, что показывали интервью ветеранов с фрагментами репортажей, снятых кое-как, на бегу, под пулями. Всю ночь к треску пулеметных очередей примешивался шум дождя, и Паркер метался по квартире, тыкался во все стороны, как зверь в клетке. До рассвета царила какая-то тревожная атмосфера, вроде той, что обычно предшествует отъезду в дальний путь. Но у Колина Паркера ничего не было впереди. Никаких отъездов — кроме самого последнего.

Странно, что он вообще дожил до этого дня. Ему была уготована смерть от удушья. Медленная смерть, чудом пощадившая его. Не человек, а ходячая утроба, раздумывающая, перестать ли ей цепляться за жизнь или терпеть и дальше в растительном состоянии свою бесконечную агонию. Иногда, ненадолго отрезвев, он впадал в отчаяние и ему казалось, что он уже умер. А раз он уже умер, значит, не умрет никогда. Значит, смерть вовсе не то, чем ее считают. Она не конец. Она — пожизненное заключение, билет в одну сторону — на вечную пытку неподвижностью.

Совсем уж смутно он помнил момент, когда тело стало выходить из-под контроля. Отупевший от психотропов мозг давно расстался с обременительным понятием времени. Не видя конца своим мукам, он точно так же не способен был осознать их происхождение, и если порой смутные воспоминания возвращались, они казались принадлежащими не прошлому, а области воображаемого — как призрачное, нереальное пространство, куда он попал во сне и где у него было детство и были женщины, где он жил, дышал, ходил по улицам.