Город священного огня

– До чего? До твоего рождения? Позволь мне, оборотень, кое-что для тебя прояснить. Практически все в моей жизни происходило до твоего рождения. – Взгляд Магнуса задержался на спящем Рафаэле; несмотря на резкость в голосе, выражение его лица оставалось почти нежным. – Пятьдесят лет назад, – сказал он, – в Нью-Йорке, ко мне пришла женщина и попросила спасти ее сына от вампира.

– И вампиром был Рафаэль?

– Нет, – ответил Магнус. – Рафаэль был ее сыном. Я не смог его спасти. Было слишком поздно. Он уже обратился. – Он вздохнул, и в его глазах Люк вдруг увидел очень большой возраст, мудрость и скорбь веков. – Вампир убил всех его друзей. Не знаю, почему он обратил именно Рафаэля. Он что-то в нем увидел. Волю, силу, красоту. Я не знаю. Он был еще ребенком, когда я нашел его – ангел Караваджо, написанный кровью.

– Он до сих пор ребенок, – сказал Люк. Рафаэль всегда напоминал ему ставшего плохим хориста, с его милым молодым личиком и черными глазами старше возраста луны.

– Не для меня, – сказал Магнус. Он вздохнул. – Надеюсь, он это переживет. Нью-Йоркским вампирам нужен кто-то, кто бы управлял их кланом, а Морин едва ли на это способна.

– Ты надеешься, что Рафаэль это переживет? – спросил Люк. – Да ладно… сколько людей он убил?

Магнус обратил на него свои холодные глаза.

– А у кого из нас руки не в крови? Что ты, Люциан Греймарк, сделал, чтобы создать свою стаю – две стаи – оборотней?

– Это другое. Это была необходимость.

– А что ты делал, когда состоял в Круге? – потребовал Магнус.

На это Люку было нечего ответить. Он ненавидел вспоминать об этих днях. Днях крови и серебра. Днях рядом с Валентином, говорящим, что все хорошо, заглушающим его совесть.

– Сейчас я беспокоюсь о своей семье, – сказал он. – Беспокоюсь о Клэри, Джослин и Аматис. Я не могу беспокоиться еще и о Рафаэле. А ты – я думал, ты беспокоишься об Алеке.

Магнус выдохнул сквозь стиснутые зубы.

– Я не хочу говорить об Алеке.

– Хорошо. – Люк больше ничего не сказал, лишь прислонился к холодной каменной стене и наблюдал за тем, как Магнус возился с цепями. Мгновение спустя Магнус снова заговорил:

– Сумеречные охотники, – произнес он. – Они пробираются в твою кровь, забираются под кожу. Я был с вампирами, оборотнями, фейри, магами, как я – и людьми, множеством хрупких людей. Но я всегда твердил себе, что не отдам своего сердца Сумеречному охотнику. Я почти любил их, был очарован ими – порой целыми поколениями: Эдмунд, Уилл, Джеймс и Люси… те, кого я спас и кого не смог. – На секунду его голос сдавило, и Люк, в изумлении глядя на него, понял, что это были самые настоящие и истинные эмоции Магнуса Бейна, которые он когда-либо видел. – И Клэри я тоже любил, потому что видел, как она росла. Но я никогда не был влюблен в Сумеречного охотника до Алека. Поскольку в них течет кровь ангелов, а любовь ангела – это высшая и священная вещь.

– Разве это плохо? – спросил Люк.

Магнус пожал плечами.

– Иногда дело доходит до выбора, – сказал он. – Между спасением одного человека и спасением всего мира. Я видел, как это происходит, и я достаточно эгоистичен, потому что хочу, чтобы любимый человек выбрал меня. Но нефилимы всегда выберут мир. Я гляжу на Алека и чувствую себя Люцифером в Потерянном раю. «И посрамленный Дьявол почувствовал могущество Добра». Он имел в виду его классическое понимание. «Могущество», которое внушает трепет. А трепет – это хорошо, но он отравляет любовь. Любовь должна быть между равными.

– Он всего лишь мальчишка, – сказал Люк. – Алек… он неидеален. А ты не падший.

– Мы все падшие, – сказал Магнус, завернулся в свои цепи и замолчал.

– Ты должно быть меня разыгрываешь, – сказала Майя. – Здесь? Серьезно?

Бэт потер пальцами шею, взъерошив свои короткие волосы.

– Это колесо обозрения?

Майя медленно покружилась. Они стояли в затемненном огромном магазине «Toys «R» Us» на Сорок второй стрит. За окнами неоновые огни Таймс-Сквер подсвечивали ночь синим, красным и зеленым. Магазин тянулся вверх рядами игрушек: яркие пластмассовые супергерои, плюшевые медведи, розовые и блестящие Барби. Над ними возвышалось колесо обозрения, на каждой металлической распорке болталась пластиковая кабинка, украшенная наклейками. Майя смутно помнила, как мама брала ее и брата покататься на колесе, когда им было по десять лет. Даниэль пытался вытолкнуть Майю через край, чем заставлял ее плакать.

– Это… безумие, – прошептала она.

– Майя. – Это был один из молодых волков, тощий, нервный и с дредами. Майя работала над их привычкой звать ее «леди» или «мадам» и всем, чем угодно, кроме Майи, даже если она временно возглавляла стаю. – Мы все здесь осмотрели. Если здесь и были охранники, то их кто-то уже убрал.

– Отлично. Спасибо. – Майя взглянула на Бэта, который пожал плечами. С ними было еще около пятнадцати волков из стаи, которые среди Диснеевских принцесс и мягких оленей выглядели нелепо. – Не мог бы ты…