Город, в котором солнце светит только ночью

Зная Вадьку со студенческой скамьи, я мог смело остановить его выступление на полуслове не боясь, что он обидится. Его внешний вид резко контрастировал с характером. Будучи высоким, и физически развитым, с низким командным голосом и резкими чертами лица, нрав он имел легкий и отходчивый. Он мог менять свое мнение по ходу беседы раз по десять, в зависимости от продолжительности разговора. Но это не было конформизмом в чистом виде, просто он с готовностью шел за умозаключениями собеседника, находя в них внутреннюю логику даже тогда, когда сам собеседник уже терял нить рассуждений и запутывался. Это походило на прогулку заблудившегося отца с пятилетним сыном. На самом деле это говорило только об одном: ему совершенно не интересны те темы, о которых рассуждают с умным видом его друзья и приятели, а интересно живое человеческое общение. Ради общения он мог поддерживать любые темы разговора, и это становилось совершенно понятно, когда речь заходила об операторской работе. Тогда Вадька превращался в жесткого бескомпромиссного знатока, со своим мнением, которого уже невозможно остановить и переубедить. Он начинал доказывать, рассказывать про экспрессию,  композицию, освещение и еще бог знает о чем. Собеседнику оставалось в свою очередь только слушать и поддакивать, как только что Вадька слушал и поддакивал на темы, далекие от его сознания. Немало объективов, цифровых и антикварных аналоговых камер с кучей всевозможных характеристик хранилось у него дома. Обо всем этом он рассказывал с такой любовью, что я никогда не понимал, что для него кинокамера: жена, религия, или что-то среднее.

– Как дела? – Вадька поднял кружку пива и в несколько глотков осушил ее.

– Отлично. Как тут наливают пиво?

– Любезный, – громко обратился он к продавцу, стоящему за стойкой, – дай четыре кружечки “жигулевского”.

– И воблы штучки четыре, – добавил я.

Округлый розовощекий мужик с окладистой бородой, проигнорировав мою просьбу, лениво подошел к пивной колонке и стал наполнять пивные кружки. Его отягощение от работы, казалось, передалось струе пива, которая, пенясь тонкой ниткой, нехотя изливалась из блестящего крана. Снег продолжал свои бессмысленные наскоки на обширное, от пола до потолка, грязноватое стекло, отделяющее нас от Большого Сампсониевского.

– Ну, рассказывай, как у тебя дела? – Вадька сел за столик, крепко взялся за кружку и уставился на меня. – Чего молчишь? Рассказывай. – Прихлебнув, он посмотрел на меня вопросительно-поощеряюще.

– Все нормально, если не считать, что Мишку забирают в армию.

– Но говорят же, что это хорошо, отдать жизнь за Родину, – Вадька ухмыльнулся, – но сразу серьезно добавил, – извини, дурацкая шутка.

– Говорят, в Москве кур доят, – ответил я зло.

– Ладно, Михалыч, ты, шуток не понимаешь? Я же извинился.

– Таких не понимаю. Мне совершенно непонятно зачем отдавать жизнь за какую-то эфемерную “Родину”. Тем более в молодости. Молодые должны строить дома своим семьям, рожать детей, а не гореть в ржавых танках, не тонуть в развороченных допотопных подводных лодках, не запускать протекающие гептилом ракеты.

– Но ты же знаешь, что чем раньше ты отправишься на Небеса, тем быстрее ты сможешь помогать оставшимся здесь.

– Ты-то хотя бы не повторяй этот агитационный бред.

– Слушай, может он и агитационный, но ведь не бред же. Культ предков существовал везде и всегда, поэтому доля правды в этом есть.

– Не знаю я ни о какой “доле” пока нет фактов, подтвержденных научно, – парировал я.  – Но и потом, каким потомкам будет помогать с небес, не дай Бог, мой Мишка, у которого сейчас и девушки-то нет?

– Вам будет.

– Вадька, ты дурак?

– Ладно, извини, правда что-то не выспался сегодня, голова дурная. – Вадька смущенно хлебнул из кружки.

Бармен крикнул мне забрать пиво. Я поднялся и взял четыре выставленные кружки. Воблы мужик так и не дал, хотя в меню она обозначалась в самом начале.

– Вобла где? – тяжело спросил я.

– Кончилась, – лаконично ответил он и отвернулся к узкой длинной печке, на которой обычно жарят пирожки, и стал скребком отдирать подгоревшие куски теста.

– Тогда вычеркни из меню, – не унимался я.

Спина мужика красноречиво говорила куда мне идти. Я не на шутку рассердился и хотел уже запустить в него этим долбанным меню, но подскочивший Вадька перехватил у меня пару кружек и подтолкнул в сторону столика.

– Не связывайся, что ты в самом деле завелся, – проговорил он присев на свое место.

– Я не понимаю почему мой сын должен идти воевать и отдавать если не жизнь, то здоровье за страну, в которой такие вот уроды совершенно спокойно живут, занимаются бизнесом и не думают ни за какую родину воевать, тем более погибать? Ответь мне пожалуйста.

– Михалыч, понимаешь, – проникновенно начал Вадька, – пропаганда сильна тем, что она массова и тотальна. Дело не в твоем Мишке, и не в нас с тобой, дело в устройстве общества. Оно таково, что требует жертвоприношений. Одни страны развиваются, увеличивая интеллектуальный потенциал, а другие пытаются остановить время, наращивая военный. У нас все строится на силе, ты же знаешь.