Читаем Город за рекой полностью

Архивариус осведомился у сержанта, в чем состоят учения солдат. Бертеле вежливо объяснил, что это всякого рода смотры и несение караульной службы, назначение которых заключается в тренировке памяти. Все занятия, правда, носят больше теоретический характер, потому что в распоряжении солдат только макеты оружия. Вершиной учений являются мероприятия типа парадов, которые проводятся, разумеется, не часто, так как требуют больших приготовлений. Тут обычно разыгрываются живые батальные сцены, олицетворяющие драматический момент того или иного исторического сражения. Скрытой целью таких театрализованных представлений является возрождение пышности униформ разных эпох.

Когда архивариус спросил мимоходом, как обстоит дело с текущим пополнением и уходом со службы, Бертеле уклонился от прямого ответа; он больше говорил о волнении, возникающем всякий раз, когда назначаются маневры. Маневры эти будто бы проводятся в отдаленной местности, но он лично не знает ни одного, кто бы в них участвовал.

На вопрос архивариуса, не в северо-западных ли областях проводятся так называемые маневры, Бертеле, нервно теребя выбившуюся из-под кепи прядь волос, сказал, что будто бы там. Контингенты довольно часто отправляются маршем именно в том направлении; последнее время с этой целью формируется все больше отрядов, о чем он уже говорил как-то фрау Анне Мертенс, с которой архивариус, кажется, тоже знаком.

Тем временем они подошли к проволочному заграждению первого пояса безопасности военной зоны; Бертеле назвал дневной пароль двум часовым, стоявшим под навесом у проходной с перекинутыми через плечо отполированными до блеска деревянными ружьями, и повел архивариуча по усыпанной гравием желтой дорожке в направлении к караульной будке, располагавшейся вблизи железных двустворчатых ворот. Есть, конечно, и потайные ходы к солдатским казармам, пояснил сержант, но он хотел провести архивариуса через официальный вход. Только Бертеле доложил караульному о городском хронисте, как засовы отодвинули и створы ворот медленно распахнулись под дробь старых барабанов. Дежурный офицер в чине майора, на котором была кираса семидесятых годов прошлого века и драгунский шлем с конским султаном, выступил вперед навстречу архивариусу, чтобы приветствовать его. Из короткой речи офицера, состоявшей из нескольких обрывистых фраз, Роберт уловил всего лишь два слова, повторенные много раз: "покорнейше" и "честь".

Под эркером с колоннами находился личный состав караула; это были мужчины, как оценил Роберт на глаз, в возрасте примерно от двадцати до тридцати лет. Ярким разноцветьем своих мундиров, красных, зеленых, голубых, они являли редкостное зрелище. Но чему он в особенности подивился, так это головным уборам — киверам, медвежьим шапкам, шлемам, круглым и островерхим, стальным каскам, кепи, плюмажам. У него было такое ощущение, будто он попал на маскарад, участники которого одеты в военные формы всех времен и народов.

Адъютант с моложавым лицом и бескровными губами — он представился архивариусу дворянским титулом — заметил, что по уставу вход в военную зону гражданским лицам воспрещен. Роберт предъявил свое удостоверение Префектуры, дававшее ему право доступа на территорию казарм. Адъютант только мельком взглянул на документ и любезно сказал, что он, мол, очень хорошо знает, кто перед ним.

В то время как сержант Бертеле беседовал с одним из солдат, ординарец принес регалии для символического обмундирования. Архивариусу нацепили на грудь поверх пиджака широкую оранжевую ленту и прикололи к лацкану блестящую звезду. Кроме того, вручили треуголку из фиолетовой шелковой бумаги, сложенную в несколько раз. Архивариус, вконец смущенный, развернул ее и надел на голову; шляпу же свою он держал в руке. Но никто не находил его наряд смешным. По знаку дежурного майора штабной горнист проиграл сигнал, напоминавший звучанием сиплый туш, потом в восторге подбросил свою трубу вверх и ловко поймал ее одной рукой. Стрелковое отделение тупо смотрело в пустоту, господа офицеры отдали честь, и Роберт, не решившись приложить два пальца к своей треуголке, вступил по правую руку от сержанта на территорию казарм. Сержант был доволен, что церемония посвящения прошла хорошо.

Мощеная пешеходная дорожка тянулась через слегка холмистую местность к казарменным строениям с фасадами древнего храма. На вопрос Роберта, почему казармы встроены в античный храм, Бертеле со смехом сказал, что не задумывался над этим. Может быть, в целях маскировки, предположил он, но, может быть, потому, что военная служба издревле приравнивалась к культу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука