Город золотых теней

— Все, парень, замолчи! — поморщившись, закричал Длинный Джозеф. — Меня мутит, когда я думаю об этом.

Джереми встал и потянулся.

— А почему вас не мутит при виде рыбьей икры? Или птичьих яиц?

— Говори за себя. Я не ем икру. Что касается птиц, то куриные яйца считаются обычным диетическим продуктом.

— Видите ли, мистер Сулавейо, когда человек живет в пустыне, он не может отвергать продукты, которые пригодны к пище. — Хитрая улыбка на лице Ксаббу стала еще шире. — И все же некоторые из них нравятся нам больше, чем другие. Например, муравьиные яйца.

— Папа, ты ведешь себя как сноб, — возмутилась Рени. — Причем абсолютно необоснованно. Прошу тебя, Ксаббу, расскажи об этом танце. О Великом голоде.

— Обзывай меня, как хочешь, девочка, — сказал отец снисходительным тоном. — Но чтобы я ваших яиц в своей тарелке не видел.

— Все люди знают Великий голод, — произнес бушмен, указывая в сторону картины. — Не только те, кто танцует здесь, но и человек, который нарисовал этих танцоров, и мы, смотрящие на рисунок. Великий голод по теплу и семье, по общим связям со звездами, землей и другими живыми существами…

— И тоска по любви? — спросила Рени.

— Да, наверное, — задумчиво ответил Ксаббу. — У нас обычно так не говорят. Но если вы подразумеваете нечто такое, что радует людей, что сближает их, а не разъединяет, то тогда да. Ибо это голод той части человека, которую нельзя насытить мясом и вином.

Рени хотела спросить, почему он выбрал этот танец, но такой вопрос вдруг показался ей очень грубым и бестактным. Несмотря на силу тела и духа, маленький человек пробуждал в ней какие-то непонятные покровительственные чувства.

— Красивый танец, — наконец сказала она. — Очень красивый.

— Спасибо. Мне было приятно танцевать его для своих друзей.

Все смущенно замолчали. Решив, что ничего плохого не случится, если тарелки останутся на столе до завтрашнего утра, Рени поднялась и сообщила, что отправляется спать.

— Спасибо, Джереми, что привезли нас сюда.

Дако кивнул, не поднимая головы.

— Все нормально, Рени. Вы здесь желанные гости.

— Папа, спасибо за песню.

Длинный Джозеф посмотрел на нее тоскливым взглядом и печально улыбнулся.

— Да не за что, детка. Я просто пытаюсь тащить свою ношу.

Она то всплывала, то вновь погружалась в причудливую и тревожную полудрему, зная, что множество нерешенных проблем не подпустят ее к драгоценному сну. Рени изо всех сил рвалась к долгожданному забвению, но оно по-прежнему оставалось недосягаемым. В конце концов она села, включила свет и тут же выключила, отдав предпочтение темноте. Ей вспомнились слова Ксаббу. Фраза влилась в поток беспорядочных мыслей, как припев популярной песни: «… Такое, что радует людей, что сближает их, а не разъединяет».

Да, но что она и ее друзья могли сделать в такой ситуации? И почему она вновь оказалась в роли лидера? Неужели никто другой не мог взять на себя ответственность за их жизни?

Рени подумала об отце, который храпел сейчас в соседней комнате, и лишь воспоминания о приятном вечере, проведенном в кругу друзей, смягчил ее негодование. Отец совершенно не оказывал ей поддержки. Как бы мало она ни спала этой ночью, он скоро начнет зудеть, что уже встал, а завтрак еще не готов. Он привык быть опекаемым и ожидаемым. Наверное, таким его сделала мать, по каким-то причинам смирившаяся с унаследованной идеей об образе африканского мужчины. Так уж повелось, что мужчины всегда сидели у костра, хвастаясь газелью, убитой три недели назад, а женщины в это время готовили пищу, шили одежду и заботились о детях. Кроме того, им приходилось обхаживать своих мужей, этих больших проказливых детей, которые обижались, если их не считали центром вселенной…

Она чувствовала, что ее переполняет гнев — гнев на отца и Стивена… за его дурацкое бегство. Рени не хотела сердиться на брата, но все равно сердилась. Он убежал от нее. Он отверг ее любовь и боль. И вот теперь он лежал под системой — безмолвный и ни к чему не восприимчивый.

Интересно, изменилась бы их жизнь, если бы мать не умерла? Рени попыталась представить себе быт, где кто-то еще мог подставить свое плечо под бремя забот. Однако ей не удалось вообразить такую реальность. О Боже, нормальная юность, вполне обычная для других людей, когда девушка может думать только об учебе и своих друзьях. Летний приработок по желанию, а не утомительная работа после занятий в университете. Но нет — мечты о подобной жизни были чисто интеллектуальным упражнением, потому что женщина из этого выдуманного мира абсолютно не походила бы на нее. Другая Рени, один из нереальных образов в Зазеркалье Алисы.

Ей вспомнилась мать — красивая и стройная Мириам. Зачем она тогда вышла из дома? Если бы в магазин ходил отец, они и сегодня жили бы вместе. Одна ее широкая улыбка, появлявшаяся на темном лице, как чудесный подарок в руке волшебника, могла бы исцелить тоску и одиночество Рени. Но мать и ее улыбка превратились теперь в далекие воспоминания, которые становились с каждым годом все слабее и слабее.