Города и дороги. Избранные стихотворения 1956-2011

Но Форум / это кинотеатр на Самотеке. На самом деле кинотеатр «Форум» был не на Садовой-Самотечной, а по другую сторону Самотечной площади, на Садовой-Сухаревской.

…там кажут кино на широком экране… Тогда только-только появилось широкоэкранное кино.

…безнадежно плоском, как полотна Иогансона… Борис Иогансон был одним из столпов и символов соцреализма в живописи.

Пусть феерии ставит талантливый Плучек. Режиссер Валентин Плучек тогда поставил в Театре Сатиры «Мистерию-буфф», которой почему-то восторгалась вся московская «леволиберальная» публика.

«Отраженье фонаря в луже…»

Отраженье фонаря в лужепоколеблено дождем мелким.Утопает бурый лист палый.Как недвижен под дождем город.Только пойманный фонарь бьется.

«Мы согреем холодные стены сарая дыханьем своим…»

Мы согреем холодные стены сарая дыханьем своим.Мы прославим шершавое сено во многих стихах и новеллах,

А уйдем, и от дома останется пепел, железо и дым.И деревья с такими листами, как уголь. И ветер, наверно.Ветер крутит в трубе, и гудит, и ревет, как несытое пламя.И на сажу ложатся сердито косые захлёсты дождя.Мы простимся на мокром фанерном перроне с сухими глазами.Пепел по ветру пущен, наверно. И поезд гудит, отходя.

«Колокола и купола…»

Колокола и купола,и ранним-ранним утромуходят те, кому порав далекую дорогу.Колокола подвязаны,и купола подрезаны,и возле пристани во льду

черные лодки.

«А чего ты? А я ничего…»

А чего ты? А я ничего.Я хожу по мостам и проспектам,по прогалинкам и просветам,и не надо мне ничего,ни ответа и ни привета,и ни голоса ничьего.А зачем это? А низачем.Просто я не в аптеке провизор,а ходок по корявым карнизам,просто город пронизан лучом,не имеющим предназначенья,

просто незачем – и низачем.Я ходок по карнизам и трубам.Но откуда я? Как объяснить?То ли города, города рупор,то ли горя горького нить.Ах, откуда я? Из раскопок?Из грядущего? Как знать?Вся я вытащенный из-за скобоквопросительный выгнутый знак.Зацепившись за солнечный круг,вопросительный сломанный крюк.

«Все равно потом…»

Все равно потомнипочем не вспомнят,

был ли Данте гвельфили гибеллин,и какого цветафлаг,и был ли поднят,и в каком огнесебя он погубил.Ох, могила братская,сторона арбатская,во Флоренцию махнуть,помолиться,Алигьери помянуть,поклониться.

Все равно потом / нипочем не вспомнят, / был ли Данте гвельф / или гибеллин… Я имела в виду не то, что буквально «не вспомнят»: всегда можно справиться в историях, предисловиях и словарях, – а что это станет неважно (хотя для самого Данте было важно). Много лет спустя я нашла похожую точку зрения: “Для нас неважно, что «черные» гвельфы дурно управляли Флоренцией и что много достойнейших граждан было изгнано ими вместе с Данте и вместе с ним обречено на «горький хлеб и крутые лестницы» чужих домов. (…) Распри гвельфов и гибеллинов (…) вошли в величайшее из всех написанных на земле произведений поэзии. (…) Стих Данте дал всему равное бессмертие, невзирая на то, что было вложено в него, – проклятие или благословение” (Муратов, «Образы Италии»).