Города в полете

— Есть и еще один фактор. Это свобода. У нас она есть, а у хрунтан — нет. Они защищают систему, которая аскетична по своей природе, которая очень мало может предложить отдельному человеку даже в случае своего торжества. Утопия защищает такую систему, которая дает каждому из нас неоценимую награду — саму свободу. Именно в этом и состоит различие между нами. У нас гораздо больше стимулов сражаться.

— О, свобода, — произнес Амальфи. — Да, думаю, это великая вещь. И все же это давняя проблема. Никто не свободен полностью. Наш город по существу республиканский, хотя на первый взгляд такое утверждение может показаться странным. В некотором смысле нас даже можно назвать последователями Гамильтона. Но мы не свободны и никогда не сможем освободиться от тех требований, которые предъявляет к нам то окружение, в котором мы находимся. Что же касается будто бы увеличения эффективности ведения боевых действий, то я в этом сильно сомневаюсь. Ваш народ никак нельзя назвать свободным. С политической точки зрения экономика военного времени имеет тенденцию переходить в диктатуру. Именно это и погубило западную цивилизацию на Земле. Ваш народ сражается сегодня за тот кусок мяса, который будет иметь завтра. Но и хрунтане делают то же самое. Различие между вами существует лишь как некая потенциальная перспектива, но что же это за различие, если сегодня между вами фактически нет разницы.

— Вы — весьма изворотливы, — сказал Сэведж, поднимаясь. — Думаю, теперь я понимаю, почему вы не способны понять эту сторону нашей истории. У вас нет никаких привязанностей, никакой веры. Ну что ж, придется вам извинить нас. Мы не можем себе позволить придерживаться строгой логики.

Капитан начал спускаться по лестнице, неестественно расправив плечи. Амальфи с печальной улыбкой провожал его взглядом. Молодой человек казался ему персонажем исторической пьесы. Хотя даже самого странного героя театральной постановки все–таки можно понять. Но Сэведж имел несчастье быть совершенно реальным.

Амальфи вспомнил вдруг о Хэзлтоне. Где он все это время находится? Прошло уже несколько часов с тех пор, как под прикрытием остроумного, но явно надуманного предлога он удалился куда–то с девушкой–посланницей Утопии. Амальфи любил работать в одиночестве, но всегда существует срочная работа, связанная с управлением городским хозяйством, которую мэр просто не может выполнять эффективно. Кроме того, Хэзлтон вполне мог поставить город в неудобное положение. Амальфи прошел в свой кабинет и связался с Коммуникационным центром.

Хэзлтон ничего туда не сообщал. Амальфи, ворча, приступил к решению проблем жизни города, ради которых, собственно, город и поднялся в воздух; но которую находил для себя весьма редко. Его волновало отсутствие официальных рабочего контракта с Утопией, что являлось противоречащим правилам. Если Утопия повернется к ним спиной — а планеты, менталитет которых определялся устаревшими идеалами, поступали так довольно часто, то воздействовать на них на основе законов Земли будет делом совершенно бесполезным. Люди, жизнь которых подчинена какой–то высокой Цели, быстро находили оправдание ее достижения любыми Средствами. И город, являвшийся ничем иным, как Средством, конкретным и видимым, давно уже научился сторониться коротких путей.

Судя по всему, Хэзлтон предпринял попытку где–то опробовать подобный «короткий путь». Амальфи оставалось только надеяться, что и сам Хэзлтон, и город уцелеют.

Полиция Земли, как и Амальфи, не стала дожидаться возвращения Хэзлтона сложа руки. Амальфи был немного удивлен тем, как быстро земляне сумели перегруппировать и укрепить свои силы. Несомненно, ее материально–техническое снабжение стало значительно эффективнее с тех пор, как жители города видели ее в деле в последний раз. В небе сверкали искры: корабли полиции один за другим отправлялись к планете Хрунтан.

Это было очень плохо. Амальфи предполагал, что у города будет по крайней мере несколько месяцев для пополнения на Утопии запасов продовольствия, прежде чем, в соответствии с планом Хэзлтона, они направятся на планету Хрунтан. Становилось ясно, что к этому времени Хрунтанский мир будет находиться в полной блокаде.

Мэр немедленно подал сигнал предупредительной тревоги. Слабое сопротивление, оказываемое спиндиззи воздействию атмосферы Утопии, превратилось в сплошную непреодолимую стену. Спиндиззи завыли, переходя на максимальный режим, который они могли выдерживать, не нарушая гравитационного поля между Городом и Утопией. По периметру этого еще недавно невидимого поля редкие вспышки поляризации перешли в сплошное свечение. Силовое поле делалось все сильнее, внутри него становилось темно: лишь невидимые для человеческого глаза лучи могли проникнуть сквозь него. Для наблюдателей Утопии город вдруг окрасился в темно–красный цвет и стал пугающе неразличимым.