За день до мужниного отъезда в территориальную часть на четырехмесячный призыв, Екатерина Георгиевна пошла с ним, уже обритым наголо, к знаменитому фотографу Наппельбауму, и тот сделал несколько снимков супружеской пары. Он — в профиль и прямо, бритый, грустный, с опущенным лицом, она — с горящим взором, напряженная, готовая стоять насмерть за свою выстраданную, вырванную у грядущих — и прошедших — дней радость и любовь.
...Утром во дворе казармы, когда обмундированных новобранцев построили в походный порядок, чтобы вести в расположение летних лагерей, один призывник из Рониной части кивнул сперва на Роню, потом указал взглядом на Екатерину Георгиевну и заметил сочувственно соседу: — Гляди-кось, как евонная мамаша по сынку тоскует! Того и гляди — упадет!
За всю их совместную шестнадцатилетнюю жизнь с Катей такая реплика осталась единственной, но по сердцу ударила больно. Рональд больше всего боялся — не услышала бы Катя, но опасение оказалось, слава Богу, напрасным. С тротуара Катя еще долго махала строю и ротному правофланговому — Роне.
В походных колоннах совершили призывники марш-бросок через весь город, от Матросской Тишины до Ходынских лагерей. Поселились в палатках, занимались по восемь часов воинскими науками, строем и физкультурой, да еще два часа — самоподготовкой. Руководить этой самой самоподготовкой в своем взводе поручили Рональду, в особенности — политзанятиями.
По воскресеньям всем батальоном водили строем в Краснопресненские бани, по мосту-виадуку и мимо Ваганьковского кладбища. Комбат желал, чтобы на марше непременно звучала песня. Для этого требовался запевала, по коему в строе могли бы подхватывать припев шестьсот остальных пехотинцев. Запевала никак не находился. Тогда комбат объявил:
— Если запевала отличится и весь батальон его поддержит — дам ему на сутки увольнительную в город!
Никогда раньше Рональд Вальдек не участвовал ни в каком хоре, но про себя, особенно в лесу, уединенно, немного пел, жалея, что не унаследовал красоты отцовского голоса. Но — ради такой награды! Набравшись храбрости, он напросился в запевалы. Его тотчас же завели вглубь строя — слышать должны были и передние, и задние. Ну, была не была!
Запел он для начала флотскую — ее помаленьку уже разучивали повзводно, перед вечерней поверкой, под командой ротных старшин. Шагалось под нее легко... Припев: «По солнечным, солнечным реям...» — батальон исправно подхватил, подтянулся на ходу и даже люди на улице стали соразмерять свой шаг с марширующими ротами. На обратном пути Рональд осмелел, изрядно сорвал голос, перетрудил связки, но батальон почти непрерывно пел все песни, разученные во взводах, и бойца Вальдека Р. А. уволили с обеденного часа до утренней поверки в понедельник. Жену он нашел на даче в Салтыковке, ночевать они поехали в московскую квартиру, просыпались сто раз за ночь, снова чуть задремывали, страшно опасаясь опоздать к поверке, что навлекло бы на Рональда гнев начальства и запрет увольнений.
Так ценою сорванных голосовых связок Рональд Вальдек чуть не каждую неделю проводил дома счастливую ночь с женой, и лишь во время летних учений, похожих на крупные маневры, Катя приезжала к лагерной ограде, ждала его в гарнизонном клубе «Красная Кузница» и целовались они в каких-то клубных закоулках.
В конце лета председатель правления выпросил-таки у товарища Ворошилова краткий отпуск для тов. Вальдека на предмет его консультационного участия в работах XII Пленума Исполкома Коминтерна. На некоторых пленарных заседаниях в здании Ленинской школы у Калужской заставы Рональд присутствовал. Слушал большое выступление Эркели (он же — Пальмиро Тольятти), консультировался со скандинавскими представителями Третьего лендерсекретариата (секретарем его был немец Мюллер) и с голландским коммунистом товарищем Реезема. Однажды в кулуарах Пленума, пока Рональд беседовал со шведским товарищем Иогансеном и его хорошенькой женой, Эвой Пальмер, проходивший мимо югославский деятель товарищ Вальтер (впоследствии известный как Иосиф Броз-Тито) не очень осмотрительно чиркнул спичкой недавнего советского производства. Головка этой спички оторвалась, вспыхнула на лету и догорела... как раз на правом веке товарища Вальдека. Пострадавшего тут же втолкнули в уборную, глаз промыли и завязали, но веко все же несколько воспалилось. Это позволило Роне почти неделю провести дома, а для идейной закалки бойцов его батальона он смог уговорить свое командование и коминтерновское начальство устроить в батальоне несколько зажигательно-революционных выступлений участников пленума — немецких, австрийских, голландских и норвежских коммунистов.