ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника Части первая, вторая

Это вмешательство сулило мало доброго хозяевам города, и они спешили принимать собственные меры предосторожности. Деятели Городской Управы создали этот самый К. О. Б. — Комитет общественной безопасности. Вошли в Комитет некоторые гласные Городской думы, кое-кто из крупных фабричных служащих, отставных офицеров, домовладельцев, торговцев. Комитет привлек к участию многих студентов училища, старших гимназистов, кое-кого из фабричных мастеров и очень старался заручиться поддержкой воинских частей, размещенных под городом. Стоял в Иваново-Вознесенске 199-ый запасный полк, были еще конвойные части, охранявшие лагеря военнопленных и мелкие учебные команды.

Внушительную силу городского порядка представляла собою пожарная команда. Город-то был весь деревянный, переполненный фабриками и складами хлопка, красителей, масел; в июне улички на окраинах представляли собою бесформенные кучки слипшихся лачуг, бог весть из чего сколоченных. Огненная угроза в таком городе была чрезвычайной, совсем как в Древней Руси. Поэтому ивановские пожарные дело знали крепко и требовать свое от горожан любого звания умели, однако по слухам и они сочувствовали «максималистам» — то есть революционерам-большевикам.

Что ж, как говорится, береженого и Бог бережет! Посему владельцы хороших домов и иного недвижимого имущества решили без шума подготовиться к любым неожиданностям «снизу». Они прислушивались ко всем начинаниям Комитета Общественной Безопасности, поддерживали его, вооружили исподволь доброхотных ночных дежурных и подальше прятали на черный, видать, уж недалекий, денек укладистые шкатулочки с ценностями движимыми. Власти-то прежней нет! Народу вышла слобода. А как ее понимать эту слободу, что дозволено, а что нет — еще никому не было ясно в начале тревожного лета 1917-го года!

Кажется, именно в этот год Роня стал получать новый журнал. Носил он, как запомнилось Роне, бесхитростное название «Для детей», печатался на плоховатой бумаге, без цветных картинок, но был страшно интересный, куда лучше пресного «Светлячка»! С первого номера нового журнала Роня увлекся очень интересной зоологической сказкой про нехорошего и злого — сперва! — зато потом вполне благонамеренного и подобревшего Крокодила и доблестного Ваню Васильчикова. Сочинил сказку господин К. И. Чуковский — мама сказала, что знала его раньше как переводчика и критика... Однако, ни Ольга Юльевна, ни увлеченный журналом мальчик Роня еще конечно не могли догадаться, что эти-то невзрачные страницы становятся коконом, откуда вот-вот взлетит и засверкает небывалыми красками волшебная бабочка — новая российская литература для детей. Зачинателями этого литературного чуда, поныне не имеющего ничего равного себе в мире, был добрый великан Корней Чуковский, а услышало о нем младшее поколение российской интеллигенции впервые со страниц скромного журнала «Для детей»...

Сама же Ольга Юльевна (по совету подруги-одноклассницы из столичной дворянской семьи, весьма радикальной, где чиновный боярин-папа сочувствовал эсерам, боярыня-мама — меньшевикам, а боярышня-дочь — анархистам) выписала в тот год, кроме «Московских Ведомостей», «Русского Слова», петербургской «Речи» еще и вольнодумную петроградскую газету «Новая Жизнь» вкупе с журналом «Летопись».

В этих изданиях Ольгу Юльевну привлекли (помимо авторитетной рекомендации гимназической подруги) весьма звучные имена авторов-сотрудников и редакторов, прежде всего имя Максима Горького, чьи ранние рассказы любил Ольгин Лелик. Именно мужу она и хотела доставить удовольствие этой подпиской.

Однако, когда журнал и газета стали приходить, Ольга Юльевна всегда раскрывала их с чувством тоскливого беспокойства. Не то, что суждения авторов казались уж вовсе крайними. Нет, они даже нередко совпадали с мнением Ольги Юльевны. Но пугали предчувствия новых еще более стихийных и жестоких революционных потрясений, угрожающих самым основам цивилизации.

«Я не впервые видел панику толпы, — читала Ольга Юльевна горьковскую статью о петроградских расстрелах 4-го июля, — но никогда не испытывал я такого удручающего, убийственного впечатления»...

Начитавшись до головных болей, Ольга Юльевна терялась в хаосе этих пророчеств, упреков, требований и критических оценок близкого будущего. Иногда она делилась прочитанным с госпожой Мигуновой. Этой соседке, матери Рониного друга Глеба, Ольга Юльевна иногда читала вслух статьи из «Летописи» и «Новой Жизни». И вот, летом 1917 года, при мамином чтении горьковского очерка об июльских событиях, Роня уловил приятно звучавшую фамилию ЛЕНИН рядом с уродливым словом БОЛЬШЕВИКИ. Писатель Горький отзывался о Ленине и большевиках далеко не одобрительно. «Ибо», — подчеркивал Горький, — ему, мол «ненавистны люди, возбуждающие темные инстинкты масс, как бы ни были солидны прежние заслуги этих людей перед Россией»...

— Кто такие «большевики»? — спросил Роня у матери. Слово-то казалось не вовсе незнакомым. Ивановские мальчишки употребляли его в своих разговорах. — Чего хотят они, эти самые большевики?