Горы и оружие

— Что-то не верится мне… — проговорила Кэти. Он покраснел, задетый, и она сказала: — Ну хорошо, хорошо, — словно опасаясь, что решимость мужа улетучится от ее недоверия. — Пусть так, раз уж иначе тебя не вырвать отсюда.

Косясь на дверь, Мак-Грегор придерживал за лапки кур, поклохтывавших и силившихся развязаться. Народу в парной и потной чайхане становилось меньше. Вышло из-за туч солнце; у старых, помятых немецких грузовиков, нагруженных тяжело, точно баржи, уже урчали моторы. Грязь на полу, натоптанная входящими и выходящими, подсыхала комками. Выбежал за кем-то чайханщик с криком, что ему не уплатили, а Мак-Грегор все держал кур, все не спускал глаз с двери.

— Вот и Размара, — произнес он.

Полковник Размара молча поклонился им издали, сел за свой отдельный столик, велел подать завтрак. А Мак-Грегор вдруг обратил внимание на четверых парней, одетых в рваные шоферские комбинезоны и сидевших у дверей в окружении узлов и котомок. «Вовсе они не шоферы», — подумал он и решил, что у Размары тоже хватит ума об этом догадаться.

— Что же ты медлишь? — спросила Кэти.

— Спешить не надо.

У Размары было длинное, слегка брюзгливой складки лицо, не отражающее ничего: ни колебаний, ни замешательства, ни удивления.

— Так, так, — сказал он по-английски, подходя к Мак-Грегорам. — Каким ветром занесло вас к нам?

Мак-Грегор пожал равнодушно-вялую руку Размары и сказал, что они только что спустились с Синджанского плато, где он осматривал газовые скважины.

Размара скептически усмехнулся:

— А знаете ли вы, что одно из тамошних селений подверглось бомбежке?

— Мы были при этом, — ответил Мак-Грегор и спросил, чей туда прилетал самолет: иранский, турецкий, американский? Или же это постаралась одна из иностранных разведок, хозяйничающих в горах?

— Пока не знаю. Я видел, как с гор везли раненых на грузовиках в больницу. Вот и все, что мне известно.

— Жестокое, мерзкое дело, — проговорила Кэти.

— В данной ситуации, — заметил Размара, кивком веля чайханщику нести завтрак на стол к Мак-Грегорам, — когда курды замышляют мятеж, их не может удивлять такая кара. Вы позволите присоединиться к вам?

— Пожалуйста.

В комнату вернулся сытенький дехдар (управитель округа), прибывший вместе с Размарой и затем исчезнувший куда-то; он застегивал на ходу брюки. При виде Кэти он до ужаса смешался, его черные усики, казалось, встали дыбом. Полковник бросил ему что-то резкое, но чайханщик замял неловкость — расстелил сырую, когда-то белую скатерть, разложил ножи, алюминиевые вилки, принес чайники и блюдо засиженных мухами сладостей.

— Мадам, — заговорил дехдар с Кэти. — На вас, кажется мегрикская куртка?

— Да.

— Это, должно быть, из курток Дубаса. Он такие носит. А где он сам теперь?

— В своих владениях, наверно, — сказала Кэти.

— Когда-нибудь, — промолвил Размара, макая кусок лепешки в горячий сладкий чай. — Затко убьет этого богатого молодчика, и это будет недурной развязкой.

— Развязкой чего?

Полковник указал в окошко, на горы:

— Немного разрядит там атмосферу безрассудного насилия.

Он велел принести фисташек и, когда их подали в большой пиале, пододвинул ее Кэти и спросил:

— Вы согласны со мной, мадам Кэти?

— Согласна. Именно безрассудного, — ответила Кэти.

Размара почти улыбнулся.

— А вы не согласны? — обратился он к Мак-Грегору.

— Не всегда ведь курды занимаются междоусобной дракой.

— Возможно. Но они слишком привержены насилию и недостойны вашего сочувствия…

Пальцы Кэти сжали руку Мак-Грегора. В чайхану вошли Затко и Таха, но Мак-Грегор тут же увидел, что оружия при них нет и, значит, скорее им самим грозит опасность, чем Размаре. Голова Затко оценена, он всегда лакомая добыча для армии, полиции и для кого угодно, хотя временами все делают вид, что забыли об этом.

— А все же поймал тебя здесь, — кивнул Затко Размаре как старому знакомому.

Размара поднял руку, загораживаясь в притворном испуге.

— Не волнуйся, — сказал Затко. — Мы к тебе с миром.

Размара направил зоркий взгляд на Таху, одетого не в курдскую одежду, а в зеленую солдатскую — международную форму городских и сельских партизан.

— Что он у тебя — в тупамаросы записался? — спросил по-курдски Размара.

Засмеявшись, Затко поцеловал у Кэти руку. Таха поздоровался с «тетей Кэтрин» приветливо, но не за руку. В прежние свои тегеранские времена это был умный, смелый парнишка с твердым взглядом блестящих глаз, проявлявший чуткое, хоть и холодноватое, внимание к людям. И как было Сеси, подростку-дочери Мак-Грегоров, устоять перед этим природным обаянием горца! Но теперь Таха повзрослел, посуровел, наглухо замкнулся.

— Вручаю вам вот это, — обратился Таха к Размаре, — хоть и поступаю так вопреки здравому смыслу. — Он подал сложенный вчетверо лист желтоватой бумаги.

— Что это?

— Клочок бумаги, — ответил Таха, — заполненный протестами против заключения в тюрьму курдских студентов. Требующий их освобождения. Возражающий, обличающий, настаивающий и так далее и тому подобное.

— А кому адресовано?

— Самому шаху.

— Я передам лично, — сказал Размара, пряча бумагу в карман мундира.

— Знаю точно, как передадите и на что употребите, — сказал Таха.